Блэар прождал минут пять, ор наверху не прекращался, и тогда он поднялся по лестнице и попал в помещение, похожее на кулисы оперного театра. Под ярким светом, создававшим эффект выцветшего неба, стояли прислоненные друг к другу задники с изображенными на них холмами Шотландии, видами Древнего Рима, венецианского Большого канала, Трафальгарской площади и штормового моря. Над стеллажами с негативами висели шелковые цветы и чучела попугаев. Вдоль одной из стен выстроились бутафорские балюстрады, урны, камины, кресла, деревенские сценки и пейзажи. Возле другой висел черный занавес и громоздились подпорки для позирования, похожие одновременно и на кронциркули, и на орудия пыток.
Окно в передней части студии плотно закрывала темная, а поверх нее декоративная ткань. Здесь-то фотограф и пытался разместить перед аппаратом двоих детей: девочку лет десяти, опиравшуюся на перила с флегматичным выражением прислонившегося к столбу быка, и малыша раза в два меньше нее, который вопил и извивался, стараясь выбраться из-под пояса, что привязывал его к креслу. На палочке, прикрепленной к треножнику камеры, сидела игрушечная обезьянка. Фотограф вылез из-под накрывавшего камеру куска материи, чтобы немного передвинуть руки девочки. Усы у него были напомажены и закручены на французский манер, но говорил он как прирожденный ланкаширец.
— Свободнее ручки, милая, держи их свободнее.
Сбоку, чтобы не попасть в объектив, с мрачным видом дуэньи сидела, нахохлившись, тяжеловесная женщина, державшая в руках что-то, завернутое в пропитавшуюся кровью бумагу. «Жена мясника, — решил Блэар, — расплачивается по принципу бартера».
— Смотрите на обезьянку, пожалуйста! — Фотограф поспешил назад к камере и покачал тросиком затвора. Это был сам Хотем, Блэар узнал его по фотографии, что видел внизу. Автопортреты давались ему явно легче. Напомаженные волосы Хотема были зачесаны вперед поэтическими завитками, но глаза светились безнадежностью, как у тонущего. Фотограф нырнул под черную материю, и в этот момент малыш снова взвыл и принялся молотить руками и ногами.
— Если нам не понравится снимок, платить не станем, — заявила мамаша. — Нет снимка, не будет и свинины.
— Ну, Альберт, сиди же! — прикрикнула девочка на братишку, продолжавшего болтать руками и ногами.
Блэар снял шляпу и шарф, по самые глаза скрывавший его лицо, покрытое щетиной и еще черное от кровоподтеков. Рассеченный лоб его был мертвенно-бледен, волосы частично выстрижены, голова в тех местах, где накладывались швы, хранила следы запекшейся крови. Губы девочки сложились в негромкое удивленное «О!». Малыш перестал вертеться и шуметь, подался вперед и открыл от удивления рот. В такой позе их и застал щелчок затвора.
— Не совсем то, что мне хотелось, но отлично, — проговорил из-под черной материи фотограф.
Хотем держался с Блэаром так, словно ждал, что посетитель может в любой момент разнести студию в пух и прах.
— Девушек снимаете? — поинтересовался Блэар.
Фотограф нервно потрепал шевелюру пятерней, отдававшей проявителем и спиртовкой:
— Приличные фотографии, в хорошем вкусе. Портреты на заказ.
— И торгуете ими?
— Я делаю cartes de visite. Визитки, с вашего позволения, сэр. Очень популярны, продаются во всех киосках, их любят дарить друг другу друзья, деловые партнеры, а особые ценители их даже коллекционируют.
— Снимки этих женщин?
— Кого угодно. Королевы, членов королевской семьи, снимки на религиозные сюжеты. Примадонн, известных артистов и артисток. Мастериц развлечений, балетных танцовщиц, женщин в рейтузах, такие снимки очень популярны среди солдат.
— И работниц?
— Работниц спичечных фабрик, швей, рыбачек, гладильщиц, служанок, молочниц, кого угодно.
— А на ком вы специализируетесь?
— На шахтерках. Я должен был бы сразу догадаться, куда вы клоните. Уиганские шахтерки — лучший способ дискриминации мужчин. Некоторые даже утверждают, что брюки на женщинах — это общественный скандал. А я вам так скажу: купите снимок и решайте для себя сами, сэр, решайте сами.
— Покажите.
Хотем указал на выставленные в витринах снимки и визитки. Но Блэар уже успел раньше рассмотреть их, и фотограф почувствовал некоторое разочарование посетителя:
— У меня их еще сотни, самых разных. Моя студия — лучшая в стране по части фотографирования шахтерок.
— Меня интересует одна конкретная шахтерка.
— Назовите мне ее имя, сэр. Я всех их знаю.
— Роза Мулине.
Фотограф рискнул в первый раз за весь разговор улыбнуться:
— Рыжеволосая, очень нахальная, классическая мегера?
— Да.
Фотограф полез в один из своих ящиков:
— Они у меня здесь все разложены по именам и сюжетам, сэр, полный архив.
— У нее еще есть подружка Фло.
— Верно. У меня даже есть снимки, где они вместе. Вот, взгляните.
Он выпрямился и положил на прилавок четыре визитки. На двух из них подруги были вместе: Фло стояла, крепко обхватив тяжелую лопату, а Роза держала, словно тамбурин, грохот для просеивания угля. На двух других Роза позировала в одиночестве: в шали, кокетливо заколотой у подбородка, и в той же шали, но распахнутой, многообещающе повернув голову в сторону камеры.
Только это была не Роза. Не та Роза, которую знал Блэар. А девушка, скрывающаяся в коттедже Шарлотты Хэнни.
Блэар извлек из кармана привезенную с собой фотографию. На ней другая, известная ему Роза снялась в шарфике, наброшенном на манер мантильи так, что половина ее лица оставалась скрытой.
— Тогда кто же это?
— К сожалению, не знаю.
— Но это вы снимали? — Блэар перевернул снимок обратной стороной, где изящным шрифтом было выписано название студии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147