— Да кто же справится с этаким медведем!
— Уж и не знаю, что делать, — сказал мистер Мидлтон и, озабоченно покачав головой, уселся поглубже на сиденье.
— Уймите его! — вдруг вскрикнул Бауер. Он все еще сидел, обхватив голову руками, и кричал, не отнимая ладоней от лица.
— Много вас тут советчиков, — сказал полисмен. Чтобы его услышали, ему приходилось говорить очень громко.
— Уймите его! — кричал, не поднимая головы, Бауер. — Или я сам сойду с ума. — Он не мог вынести мысли, что Джус страдает из-за него. — Уймите его! Уймите его! Уймите, не то я покончу с собой. — Бауер сидел все так же, обхватив голову руками. С каждым воплем Джуса он старался запрятать голову поглубже.
Делила сидела, прислонившись к стенке машины. Она высоко держала голову. Ее большие потемневшие от душевной боли глаза невидящим взглядом смотрели на покачивающийся и поскрипывающий потолок машины. Она думала о школах, в которых училась, и как много она работала, чтобы преуспеть в этих школах, и какого труда стоило родителям дать ей образование. Ее смуглое лицо позеленело. Она обхватила руками плечи, еще нывшие от толчка Игана. Подбородок ее вздрагивал, она закусила дрожащую нижнюю губу и крепко впилась в нее зубами. «Ни за что не буду себя жалеть, — твердила она про себя. — Не буду, не буду, не доставлю им этого удовольствия». Слезы хлынули у нее из глаз и заструились по щекам.
— Вы что это, развлечение себе нашли? — обратился полисмен к Бауеру и Джусу. Он уселся поудобнее, положил ногу на ногу и скрестил руки. — Ну что же, вольно вам, развлекайтесь!
Тюремный автомобиль, за которым следовала целая вереница машин с любителями уличных происшествий, с воем проехал Эджком авеню, Седьмую авеню и Сентрал Парк авеню. Бауер зарыдал, и мистер Мидлтон, подсев к нему, старался его успокоить. Бауер, не поднимая лица, по-прежнему сжимал голову руками. «Оставьте меня, — говорил он. — Ничего мне не надо, только оставьте меня в покое!» Не отнимая рук от лица, он тряс головой и старался отодвинуться как можно дальше.
Вой продолжался до Парк авеню и по самой Парк авеню. Полисмен на задней подножке начал колотить дубинкой по двери, а Иган и Баджли, сидевшие рядом с шофером, барабанили кулаками в стенку.
— Похоронную затянули, — громко сказал полисмен, сидевший рядом с Джусом.
Джус пытался выдернуть руки из наручников. Он дергал и выл, дергал и выл. В краткие промежутки дыхание вырывалось из его груди с громким храпом. Джус выл, как дикий зверь. Наручники сдирали кожу с запястий, но он, видимо, этого не чувствовал. Он дергал и выл, потом, обессилев, валился на скамью. Снова поднимался и начинал опять дергать наручники и выть. Это был обломок бизнеса, в котором не осталось ничего человеческого. Длинные, мокрые от пота черные волосы упали ему на лицо, маленькие, налитые кровью глазки дико вращались среди черных косм, Он сотрясал всю машину. Наконец, он тяжело повалился на скамью, и тело его вытянулось, как бревно. Ноги Джуса заехали под противоположную скамейку, и он так и остался лежать, неподвижный и набрякший, словно утопленник. Он глубоко вобрал в себя воздух, долго задерживал его, потом с шумом выдохнул. Еще один глубокий вздох, и он потерял сознание.
Никто не нарушал тишины. Тягостное чувство, охватившее всех, еще отдавалось в ней эхом. Мало-помалу это чувство рассеялось, и Бауер повернулся к мистеру Мидлтону. Он все еще не отнимал рук от лица.
— Он умер? — прошептал он сквозь стиснутые пальцы.
Мистер Мидлтон вздрогнул. Тишина принесла ему такое облегчение, что он даже и не подумал о возможности подобного исхода.
— Он умер? — крикнул он полисмену.
Полисмен посмотрел на Джуса. Тот редко и тяжело дышал.
— Надеюсь, — сказал полисмен.
Бауер затрясся и еще крепче сжал голову руками.
Когда машина подъехала к Главному полицейскому управлению, Джус все еще был без чувств. До прибытия кареты скорой помощи его оставили в машине.

Прежде чем зарегистрировать арестованных, женщин отвели в одну комнату, мужчин — в другую, и начался допрос. Иган доложил Фоггарти, что в полицию звонил кто-то из служащих банка, поэтому начали с женщин, допытываясь у них, кто содержал банк и не был ли кто из служащих в неладах с хозяином.
Итальянка и испанка заявили, что не понимают по-английски. Другие сказали, что даже представления не имели, что в квартире лотерейный банк. Они просто зашли навестить знакомых. Женщины были напуганы. До сих пор никогда еще не бывало, чтобы задержанных по лотерейному делу отвозили в Главное полицейское управление и допрашивали, как настоящих преступников.
Заметив следы слез на лице Делилы, Фоггарти решил, что ее легче будет сломить, чем других. Он приказал привести ее к нему в кабинет и позвал туда же Игана.
— Ты дура, — сказал он ей.
До этого она стояла неподвижно, с бесстрастным лицом, сложив перед собой красивые, гибкие, как виноградные лозы, руки. Теперь она шевельнулась, но ничего не сказала. Где-то глубоко в ней копошилась мысль. Она не могла бы ее выразить. Но мысль эта все росла, прояснялась, тревожила. И все же она не могла уловить ее. Мысль сковывала ее мозг.
— У нас хватит улик, чтобы упрятать тебя подальше, — сказал Фоггарти. — Но мы готовы все простить, если скажешь, кто содержит банк и кто из служащих мужчин не в ладах с хозяином.
— Я никогда ничего дурного не делала, — возразила она, стараясь придать голосу твердость. — Я окончила Хантер-колледж, знаю законы и знаю, какие права дает мне закон.
— Так это тебя в колледже выучили, что неграм можно нахальничать?
Слова его прояснили мысль, сковывавшую ее мозг, и она вся съежилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176