Фигура, на которую я обратила внимание, была одета как женщина: в аккуратном жакете из черной шерсти, узкой юбке, но если это и в самом деле была женщина, то необычайно высокого роста. Я заметила широкие мужеподобные плечи, длинные руки, мускулистые ноги, втиснутые в блестящие черные лодочки. Но больше всего поразили меня ее волосы, длинные и такие блестящие, что, возможно, это был парик. Волосы свисали ей на лицо, так что разглядеть его мне не удалось. Хотя волосы были чрезвычайно длинными, концы их доходили лишь до плеч.
Я уставилась на странную фигуру, открыв рот, но в это время группа подошла к столу. Официанты хлопотливо расставляли приборы. Инвалида подвезли к столу, и он сидел, согнутый и черный, как скарабей, а мужчина с хвостом суетился вокруг, стараясь усадить его поудобнее. Он послал официантов за бокалами, за графинами с водой. В темных углах клуба двадцать девушек нервно смотрели на Строберри, а она шла между столами, шепотом называла имена, приглашая подойти к группе. Мама-сан была бледной и вроде бы сердитой. Я старалась понять выражение ее лица, но тут она встряхнула головой и, стуча каблуками, пошла ко мне. Вблизи я увидела, что ее лицо подергивается. Строберри нервничала.
— Грей-сан, — шепнула она, склонившись надо мной. — Мистер Фуйюки. Иди сейчас. Сядь с ним.
Я потянулась за своей сумкой, но она остановила меня, прижав к губам палец.
— Будь осторожна, — прошептала она. — Будь очень осторожна. Не говори ничего. Люди не зря его опасаются. И… — Она замялась и красноречиво на меня посмотрела. Глаза ее сузились, из-под голубых контактных линз выглянули тонкие ободки коричневой радужки. — Самая важная из всех — это она. — Строберри указала подбородком на альков. — Огава. Его медсестра. Не вздумай заговорить с ней, ни в коем случае не смотри ей в глаза. Понимаешь?
— Да, — пробормотала я, устремив глаза на огромную тень. — Да. Понимаю.
В Токио всегда ощущаешь присутствие якудзы, полуподпольных группировок, заявляющих, что они — последователи традиций самураев. В Азии их считали самыми опасными и свирепыми людьми. Иногда об их существовании напоминает треск мотоциклов бодзосоку, с оглушительным грохотом они прокатываются по Мэйдзидори посреди ночи, сметая все на своем пути. На их шлемах написаны иероглифы камикадзе. Иногда в более спокойной обстановке примечаешь нечто, напоминающее тебе об этой группе: в кафе блеснут часы ролекс; за ресторанным столом заметишь огромного мужчину с перманентной укладкой; в метро, в жаркий день, встретишь человека в рубашке-поло, заправленной в черные кримпленовые брюки, в ботинках из змеиной кожи. Бросится в глаза татуировка на руке у мужчины, стоящего впереди тебя в очереди за билетами. Обо всем этом я не слишком задумывалась, пока не услышала в этот вечер в клубе, как кто-то подле меня прошептал: «Якудза».
За столом была абсолютная тишина. Девушки, казалось, ушли в себя, старались не встречаться ни с кем глазами. Все боялись повернуться спиной к медсестре, сидевшей в алькове неподвижно, затаившись, словно змея.
Меня посадили рядом с Фуйюки, и я могла его рассмотреть. Нос у него был необычайно маленький, словно при пожаре его пожрал огонь, дыхание — громкое и клокочущее, а лицо — не то чтобы доброе, а спокойное и внимательное, как у очень старой древесной лягушки. Он не делал попытки с кем-либо заговорить.
Его люди сидели спокойно, уважительно положив на стол руки. Ждали, когда человек с хвостом приготовит Фуйюки напиток. Тот достал тяжелый бокал, завернутый в белую льняную салфетку, наполнил его до краев солодовым виски, дважды покрутил и вылил содержимое в ведерко со льдом. Тщательно обтер бокал салфеткой и снова наполнил. Предупреждающе поднял руку, не давая мужчинам пить, после чего передал бокал Фуйюки. Старик дрожащей рукой поднес его ко рту и пригубил. Опустил бокал, прижал одну руку к животу, другую — ко рту, чтобы скрыть отрыжку, и удовлетворенно кивггул.
— Омайтачи мо Паре. — Мужчина с хвостом вздернул подбородок, давая понять, что мужчины теперь могут выпить. — Нонде.
Телохранители расслабились — подняли бокалы и выпили. Кто-то встал, снял пиджак, другой мужчина вынул сигару, обрезал кончик. Потихоньку атмосфера разрядилась. Девушки наполняли бокалы, щипчиками клали лед, помешивали напитки палочками для коктейля, сделанными в форме силуэта Мэрилин из пластмассы. Прошло немного времени, все заговорили в унисон, разговор стал громче, чем за другими столами. В течение часа все мужчины опьянели. Стол был заставлен бутылками и недоеденными закусками из маринованной редиски, румяного батата и крекеров из лангуста.
Ирина и Светлана попросили у Фуйюки мэйси. Ничего необычного в этой просьбе не было: большинство посетителей вручали нам свои визитки уже через несколько минут, но Фуйюки нахмурился, кашлянул, подозрительно оглядел русских девушек с головы до ног. Потребовались долгие уговоры, пока наконец он не сунул руку в карман костюма. Я заметила его имя — оно было вышито золотыми нитками над внутренним карманом. Фуйюки достал несколько карточек и раздал сидевшим за столом девушкам. Затем наклонился к своему помощнику и проговорил тихим надтреснутым голосом:
— Скажи им, чтобы не обращались со мной, как с дрессированной обезьяной. Я не хочу, чтобы меня приглашали в клуб. Я приду, только когда сам этого захочу.
Я смотрела на карточку в своей руке. Никогда не видела ничего более красивого. Текст был написан на жесткой небеленой бумаге, сделанной вручную. В отличие от большинства визиток, адреса на ней не было, не было и английского перевода на обратной стороне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102