Информировать Рейли означало бы единым махом лишиться свободы, с таким трудом достигнутой, а этого мне хотелось меньше всего. Поэтому я хоть и смыл кровь с рук, но подполковнику Рейли звонить не стал.
Вместо этого я залепил свой компресс пластырем, вышел в прихожую и достал из тайника мобильный телефон. По своему стационарному телефону я звонил редко, а если звонил, то разговоры были незначительные, поскольку мне приходилось учитывать, что меня всё ещё прослушивают – разумеется, только из предосторожности. Мобильный же телефон я раздобыл себе окольным путём, его, насколько я мог судить, невозможно было бы идентифицировать как мой. А это давало мне уже другие возможности. Поскольку четырёхгранная дубинка и анонимный мобильник – это ещё не все вспомогательные средства, какими я обзавёлся.
Я набрал номер доктора О'Ши.
– Это Дуэйн, – сказал я, дождавшись его ответа. – Мне срочно нужна ваша помощь.
– Понял, – сказал он. – Можете прийти ко мне в приёмную?
– К счастью, да.
– Тогда приходите в одиннадцать. – И он без лишних слов положил трубку.
У Рейли случился бы удар, если бы он узнал, что я здесь доверительно наблюдаюсь у местного врача общего профиля – гражданского! И его бы, без сомнения, подкосило, если бы он узнал, что доктор О'Ши делал рентгеновские снимки моего тела. Снимки моего тела в один миллиард долларов, за которое немало людей на этой планете отвалили бы немереные суммы денег. Но, как я уже сказал, доктор О'Ши пользуется моим доверием.
Я протопал назад в ванную комнату, снял окровавленную пижаму и бросил её в ванну. Потом намочил тряпку, вытер кровь со ступней и направился в спальню, идя по своим тёмным следам и по цепочке густых красных капель. Постель имела такой вид, будто безумный убийца-маньяк только что расправился в ней со своей последней жертвой. Я стянул всё, простыни тоже бросил в ванну и залил холодной водой. Кровь можно отстирать только холодной водой, это я хорошо усвоил.
Было почти девять, когда я принялся вытирать с пола следы крови.
2
Ты жалуешься и не хочешь понять, что во всём, на что ты в обиде, плохо только одно: твоё собственное недовольство и твои обиды. У человека есть только одно несчастье: если в его жизни есть вещи, которые он воспринимает как несчастье.
Сенека. Нравственные письма
Выйдя в холодное, солнечное субботнее утро, я чувствовал себя не лучшим образом. Не было никакой гарантии, что на улице со мной не повторится то, что произошло ночью в моих внутренностях. Правда, в этом случае меня бы нашли и, скорее всего, доставили именно туда, куда я и направлялся, к доктору О'Ши, но я бы привлёк к себе ненужное внимание. А если бы я к этому стремился, лучше уж сразу позвонить Рейли. Поэтому я больше прислушивался к онемению в ногах и к сдержанному биению пульса в ране на животе, чем к погоде. Дул сильный, с солоноватым привкусом ветер и трепал мою широкую куртку и просторную рубашку, под которыми я привык прятать моё бросающееся в глаза телосложение. Мой искусственный глаз слезился. Такое он иногда проделывал. Местечко, в котором я живу уже больше десяти лет, называется Дингл; небольшой рыбацкий порт на одноимённом полуострове на юго-западе Ирландии. Городок ровно такой величины, чтобы принять тебя в качестве жителя без того, чтобы каждый при этом знал, как тебя зовут и откуда ты взялся, а с другой стороны, недостаточно большой для того, чтобы он сам мог привлечь к себе чьё-то внимание. Здесь не так много туристов, и большинство людей действительно живут рыболовным промыслом. Что городок не богат происшествиями, можно было понять по тому, что самым значительным событием в новейшей истории Дингла было то, что здесь снимали фильм «Дочь Райана», с самим Полом Ньюменом в главной роли. Правда, это случилось ещё тридцать лет назад: фильма, впрочем, я никогда не видел, но, по моим наблюдениям, довольно, впрочем, ограниченным, примерно в каждом третьем из местных пабов висел плакат к этому фильму и по несколько фотографий со сценами из него. А в Дингле было несметное количество пабов.
Я шёл медленно и не мог отделаться от ощущения, что моим ногам приходится преодолевать при ходьбе внутреннее сопротивление. Может, так оно и было, если вспомнить, чего в меня только не встроено, и иногда мне казалось, что там всё потихоньку ржавеет. Когда я добрался до площади с круговым движением, моя тревога за себя стала понемногу ослабевать – наверное, оттого, что и после десяти лет жизни в этих краях вид машин, едущих справа налево, и расположение руля не с той стороны всё ещё сбивали меня с толку. Я пересёк несколько переходов и направился вверх по пешеходной аллее, самым заметным сооружением которой была скульптурная сцена распятия, состоящая из раскрашенных фигур намного больше натуральной величины; огромный Христос мучился на гигантском кресте, оплакиваемый двумя скорбящими и заламывающими руки женщинами в светло-голубом и лимонно-жёлтом одеяниях.
Всегдашняя готовность ирландцев всё расписывать яркими красками сказывается на Мейн-стрит в живописном соседстве разноцветных фасадов, которое часто встречается в ирландских селениях и так хорошо видно на открытках и на картинках в путеводителях. Соломенно-жёлтый паб рядом с тёмно-зелёным отделением банка, белоснежный жилой дом с тёмно-синими дверями и наличниками – вот при виде чего так и вскидываются видеокамеры и фотоаппараты туристов. Но когда долго живёшь в этой стране, замечаешь, что эта пестрота – жизненная необходимость. Что в ней нуждаешься, чтобы перетерпеть, не тронувшись умом, угрюмые времена зимы и длящуюся неделями пасмурную погоду с моросящими дождями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94