И по сей день встречаются люди, для которых она остается эталоном красоты. Такой, во власти и славе, ее изображали на парадных портретах: в искусно сшитом платье и с тщательно подобранными украшениями – высокий тяжелый парик, сильно насурьмленные глаза, накрашенные губы, изящная шея увешана тяжелыми золотыми ожерельями, в ушах – искусно сделанные серьги. Это то изображение, которое считается в мире высшим проявлением красоты: совершенные черты лица, прекрасное телосложение наряду с богатством, аристократизмом и роскошью.
Но в моей памяти запечатлелась другая картина – такой я увидел Нефар в тот момент – стройная девушка с темными, упавшими на плечи волосами, в свободной, доходящей до пола мантии, без косметики и украшений. Она повернулась, когда я входил в комнату. Она держала руку на горле, а глаза ее блестели от слез.
– Хэн, – прошептала она.
А потом подбежала ко мне и бросилась в мои объятия. Я обнимал ее так, словно пытался удержаться за край скалы при сильном ветре. Она сжимала мои грудь и шею, я чувствовал на коже ее влажные поцелуи.
– Я смотрела, как ты идешь сюда – не могла в это поверить, – я так долго ждала, так надеялась… почему ты нас покинул? Как мог ты нас бросить? Мы молились о том, чтобы ты вернулся! О Хэн, благодарю тебя, благодарю тебя за то, что ты пришел! Мы сможем это спасти, все спасти, раз ты вернулся!
О, эти слова, которые я жаждал и боялся услышать. Ее голос, прикосновения, запах, они заполнили мои чувства, и я тонул в них, таял; был окутан, задушен и пропитан ею. Я припал к ней, как жаждущий к колодцу, – и пил жадно, большими глотками. Я прижимал ее к себе так сильно, что стал бояться, как бы не раздавить ее в объятиях. А потом она произнесла эти слова: «Мы сможем все спасти, раз ты вернулся», и из моего тела ушла дрожь непомерной радости, уступив место чему-то сухому и холодному.
Я взял ее лицо в свои ладони, заглянул в ее яркие глаза, полные надежды и боли, и сказал:
– Нет, Нефар. Не сможем.
Она отступила от меня на шаг, но по ее лицу я понял, что мои слова для нее не сюрприз. Она умоляла меня не взять их назад, а сказать, что они неверны.
– Ты не понимаешь, – сокрушенно прошептала она, – Акан…
На ложе заворочалась какая-то фигура, медленно высвобождаясь из груды покрывал.
– Хэн. – Голос его прозвучал хрипло и нетвердо. – Посмотри на меня.
Когда я подошел, он опустил ноги с края кровати.
– Я теперь почти не встаю с постели, – сказал он. – Это не больно, правда. Но… негоже людям меня видеть. Не могу допустить, чтобы они меня увидели.
На нем была белая мантия с длинными рукавами и глубоким капюшоном; его голос, казалось, исходил из толщи ткани. Я не мог не заметить, что ткань в нескольких местах заляпана розовыми пятнами, как бывает, если человек неряшливо ест. А потом он поднял руку и отодвинул назад капюшон.
Его лицо.
Его лицо начинало истаивать.
Словно кожа была глиняной маской, постепенно тающей от тепла, начинающей терять сцепление с костяком и соскальзывающей с него студенистыми каплями. На месте носа осталась лишь мягкая липкая ткань. Плоть окоема одного глаза просочилась в глазницу, а глаз растаял. Я увидел влажную мышцу одной щеки и бело-голубую перепонку над виском. Я понял, что розоватые пятна на его одежде – не от пищи, а от его плоти, отслаивающейся полосами.
Я вспомнил жалкого полосатого зверя, которого видел в городе, – существо, каких в природе не бывает, с его отваливающейся шкурой и плотью, поедаемой мухами. Я с трудом сдержал дрожь.
Я не успел отстраниться, и Акан схватил меня за руку. Его ладонь оказалась влажной и скользкой, и я не осмелился взглянуть на нее, но пожатие было твердым.
– Хэн, теперь все пойдет как надо, раз ты здесь. Это все пустяки, это можно исправить. Все эти годы наша идея работала просто великолепно. Жаль, что ты не видел этого, Хэн. Но ты посмотришь, когда мы наведем тут порядок. Все, что требуется, это несколько корректировок…
– Нет. – Я отдернул руку, сдерживая сильное желание соскрести с пальцев остатки его влажной клейкой плоти. Я заставил себя взглянуть на него, на это отвратительное существо, не бывшее ни Аканом, ни фараоном, ни даже копией того или другого, и повторил более твердо: – Нет, Акан, мы были не правы, мы совершили ошибку. Эта магия – ее нельзя исправить, как и мост, рухнувший в воздухе. У нас нет умения, нет опыта – мы не знаем, как это делается, мы лишь думали, что знаем. Существует мир неизвестных нам явлений, которые мы можем никогда не познать, и это одно из них. Мы ошибались относительно обители Ра, Испытания, Мастеров. Мы видели не жертвоприношение, а проверку, и не только мы вышли из огня измененными – есть и другие, подобные нам, – бессмертные. Я привел с собой одного из них. Я привел Мастера, чтобы он вам помог.
Я выпалил все это в спешке, почти на едином дыхании, а когда замолчал, вперед выступил Дарий, словно материализовавшийся среди теней в пыльном углу того же цвета, что его мантия. Акан сказал только: «Нет!» – резким, задушенным голосом, почти потерявшимся в истошном крике Нефар. Она обернулась и увидела Дария.
Мастер спокойно произнес:
– Хэн сказал правду. То, что вы здесь совершили, амбициозно, великолепно, изумительно – и безнадежно в своем несовершенстве. – Он подошел ближе и заговорил более мягко: – Ты никогда не задумывался над тем, Акан, почему черная магия – запрещенный ритуал? Разве тебе не приходило в голову, что за все минувшие века не нашелся бы ни один практикующий маг, который не совершил бы задуманного вами, если бы это было возможно? Черная магия запрещена просто потому, что она не действует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78