– Обещаю.– Ты великолепна. Как эта роза… Нет, ты красивее! О, здравствуй, Игорь.Смущенный Игорь Иванович вынырнул из-за спины супруги, пожал руку другу дома и вручил ему пухлую папку.– Расти большой.Гоги опешил.– Это что… Наш манускрипт?– Самая полная версия. Почти дословный перевод.– Царский подарок. Гм, здесь ведь можно накопать на диссертацию, а?– Копай, – махнул рукой Колесников. – Дарю.– А сам что же?– Да ленив я, Господи.Гоги широким шагом прошел к столу и поднял над головой подарок.– Януш…Поляк оторвался от запотевшего бокала.– Холера ясна… Неужели?– Да. Перевод нашей находки.Несколько секунд за столом стояла тишина. Затем все разом, как по команде, возбужденно заговорили. Кто-то даже вскочил, чтобы обнять пунцового от смущения Колесникова и похлопать по плечу.– Все-таки ты, Игорек, мозга, – вальяжно проговорил проректор Гранин. – Мозга, не отказывайся. Жалко, глуп – по-житейски, я имею в виду. Ты на нашем курсе каждому мог сто очков вперед дать. Аллочка, вы прекрасны! Знаете, я ведь лично списывал у вашего супруга контрольные… И однажды меня за этим занятием вульгарно застукали!Он расхохотался, а Игорь Иванович скосил глаза и поймал взгляд Аллочки. Взгляд ясно говорил: «Не просто глуп, а клинически глуп. Гранин списывал у него контрольные! Ему можно об этом снисходительно вспоминать: он проректор! Служебная машина с личным шофером, двухэтажная дача за городом, оклад… А ты – просто неудачник. И раз талантливый, значит, неудачник вдвойне».«Ну и пусть», – подумал он. (Звякали вилки о тарелки, застольный многоголосый разговор тек неторопливо, прерываемый тостами за здоровье.)– Вы действительно удивительный человек, Игорь Иванович, – проговорил сосед по столу (Колесников напрягся, вспоминая: ах да, Гогин папа, Бади Сергиевич).– Почему же? – равнодушно спросил он, ковыряя вилкой салат из крабовых палочек.– Потому что сын мой, оболтус, прав: материала, собранного вами, вполне хватит на диссертацию… Вы ведь, кажется, так и не защитились в свое время?– Так вы в курсе?– Да ну, – Он смутился. – Что я, старый пень, в этом смыслю?Старик посмотрел на сына и вздохнул.– Все ему не сидится на месте. Бредит Тибетом… Знаете, я боюсь его отпускать.Игорь Иванович улыбнулся, представив себе, как суровый папаша каменно стоит в дверях, а Гоги неуклюже пытается улизнуть в узкое пространство между косяком и телом родителя.– Мы для вас навсегда останемся детьми, верно?– В-верно, – неожиданно поддержал его Януш заплетающимся языком. – Холера ясна, за родителей!– Ура! – грянули за столом. – За родителей!Магнитофон заиграл из двух колонок, хитро спрятанных по углам гостиной. Вкус у юбиляра был что надо: никакого рока, металла, харда, но и никакого надоевшего старья, чтобы гости не чувствовали себя доисторическими ископаемыми. Теплые мелодий стилизации, целомудренно и небесталанно переложенные на электронику.– За моего друга Игоря! – провозгласил Гоги. – За прекрасного ученого, до которого, если разобраться, нам всем ещё расти и расти!– Да бросьте вы, – со смехом махнул тот рукой. – Можно подумать, что день рождения у меня. К чему такие почести?– Э, нет, – встрял проректор по науке. (Богатырь поляк уже уволок его раскрасневшуюся супругу на кухню, подальше от заинтересованных глаз, но ученый муж, кажется, этого не заметил.) – Нет, Игорек. Ты, может, и не юбиляр, но уж точно – один из виновников сегодняшнего торжества. Подвиг в науке… Это, знаешь ли, величайший подвиг! Гоги меня поймет – как потомственный археолог…– Урраааа! – закричали гости (частью за столом, частью рассосавшиеся по свободным пространствам и подергивающиеся в такт музыке).И, поглядев на Георгия, танцующего с Аллой (будто и не было стольких лет: всплыл как наяву студенческий вечер, королева бала в бирюзовом атласе среди романтических свечей времен князя Андрея… Нет, это уже фантазии. На самом деле – современность, всполохи разноцветных прожекторов, как перед концом света, дергающиеся худосочные фигуры в майках и с длинными волосами – не сразу разберешь, какого полу твой сосед…), Игорь равнодушно подумал, что пройдет энное количество времени, материал для диссертации превратится в диссертацию, и тот же проректор Гранин посреди банкетного зала будет слезливо-пьяно целовать Георгия Начкебию, норовя попасть в губы: «Подвиг в науке… Ик… Это самый величайший подвиг! За тебя, Гоги!» А его, Игоря, и не пригласят. Скажут, Колобок застолья всегда терпеть не мог.– А почему вы опасаетесь за Георгия? – переключился он.– А?– Я спрашиваю: почему вы боитесь за Гоги? Это как-то связано с тибетской экспедицией?Бади Сергиевич помолчал, размышляя.– Гоги встретил там какого-то старика, из местных… Я мало что сумел понять, Гоги очень взволнованно говорил, перескакивал с пятого на десятое.– Так, может, расспросить его сейчас?– Не нужно. У него сегодня праздник. Пусть веселится! Вах, поглядите только, как он танцует… Правда, я никогда не понимал современных танцев. Кто эта красивая женщина рядом с ним?– Гм… Это, видите ли, моя жена.– Да? – удивился Начкебия-старший и поцокал языком. – Надо же.– Ну а все-таки, – заторопился Колесников, уходя от скользкой темы. – Что это был за старик? И почему Георгия нельзя о нем спрашивать?Бади Сергиевич осуждающе посмотрел на собеседника.– Гоги встретил его там, на Тибете, во время раскопок. Наверное, это был предсказатель или колдун. Кто их разберет. Возможно, что он был и не совсем шарлатан…– Что он сказал Георгию?Потускневшие отцовские глаза бессмысленно глядели на свет сквозь пустой бокал чешского стекла. И рука с синими жилками чуть заметно дрожала – то ли от выпитого, то ли…– Он предрек моему сыну скорую смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126