Но это только мои догадки. На ставник был скрытным человеком. Даже решив сделать меня своим преемником, от все равно не открыл мне всей правды.– Но ведь вы ушли от него.– Ушел, – подтвердил Таши-Галла. – Хотя и не сразу. Я пробыл в его доме ещё два года. Но чем больше я там находился и чем больше общался с Шаром, тем крепче становилась моя уверенность, что путь выбран неправильно. Шар засасывал меня. Еще чуть-чуть, и я перестал бы владеть собой. Мне отдавали бы приказы – и я бы выполнял их, не задумываясь.Иногда Юнгтун Шераб меня восхищал. Как бы это тебе объяснить… Восхищал своей чистотой. Он был порождением Черных сил, плоть от плоти их, и отдавал им себя без остатка. В нем не было полутонов. В любом человеке существует рядом темное и светлое – инь и ян. В моем наставнике светлое начало было искоренено. Наверное, поэтому он и не стал Бон-по.– Как это? – удивился Чонг, для которого Черная религия была воплощением зла.– Я думаю, он втайне презирал Бон – за уход от постулатов Черной веры. Некоторые школы буддизма, например Са-скья, имеют много общего с реформированной Бон… Это Юнгтуна Шераба не устраивало. Он хотел идти дальше. Туда, где нет ничего, кроме мрака/ Чонг поежился, будто от холода.– Страшно, Ничего, кроме мрака… Даже думать об этом не хочется!Под вечер на землю стал медленно опускаться снег. Большие белые хлопья мягко стелились под копыта лошади, падали ей на морду, и тогда она потешно мотала головой и возмущенно фыркала. Лошадь была белой масти, что считалось на Тибете добрым знаком, лохматая, длинногривая и низкорослая. Такие животные, не в пример длинноногим арабским скакунам, очень ценны были в дальней дороге: они неприхотливы и выносливы, а маленький рост и широкие копыта позволяют не скользить и не падать на ледяном насте.Всадник сидел, нахохлившись, спрятав голову под капюшон серого дорожного плаща, отороченного лисьим мехом. Руки его едва касались поводий: лошадь будто сама знала дорогу. Целые шапки снега выросли у него на плечах и в складках одежды, но всадник этого не замечал.Он встрепенулся только тогда, когда впереди, на вершине пологого холма, показались очертания храма Пяти Хрустальных Колонн. Храм был Построен в китайском стиле. Резные колонны (правда деревянные, а не хрустальные) поддерживали широкие створы ворот, к которым вели пологие каменные ступени. Лошадь легко преодолела подъем. Седок, не слезая с нее, потянул за массивное бронзовое кольцо и дважды ударил в ворота. Некоторое время все было тихо. Потом послышался приближающийся хруст снега под ногами, и ворота открылись.– Да пребудет с нами Всемилостивый Будда, – поклонился путник. – Непогода застала меня в дороге. Могу ли я найти здесь приют на ночь?– Мы рады помочь любому, кто постучится в ворота нашей обители, – ответил монах. – Только хочу предупредить, что условия, которыми мы располагаем, весьма скромны…– Ничего, я неприхотлив.Всадник каким-то странным образом спрыгнул с седла. Монаху показалось, что он просто перетек на землю, как густое молоко из опрокинутого кувшина. И передвигался незнакомец весьма странно, так, будто под дорожным плащом крался громадный грациозный хищник – тигр или барс. «Уж не зря ли я его впустил?» – мелькнуло в голове у монаха, но он тут же устыдился своих мыслей. Впрочем, он вскоре забыл об этом – как только лошадь незнакомца была отведена в стойло и накормлена, а её хозяин получил в распоряжение келью в надворных постройках и еду – не ту, скромную, что употребляли монахи, а обычную для живущих в миру, специально припасенную для таких случаев.Монаха звали Кунь-Джи. Он был мастером-резчиком по дереву, и в зале Бодхисаттв лежала на рабочем верстаке незаконченная фигура святого, разрушенная при нападении на храм бандитов. У Кунь-Джи просто руки чесались закончить реставрацию.– Я слышал о несчастье, постигшем вашу обитель, – негромко сказал пришелец. – Разрешите выразить вам свою скорбь, – и на ладонь монаху упали несколько серебряных монет.– Ох, – Монах чуть не задохнулся от радости, которую по молодости лет не сумел скрыть. – Благодарю вас, господин… Да будут продлены ваши дни!– Скажите, не проезжали ли здесь двое путников – старик и юноша на лошадях черной масти? Мы втроем направлялись в Лхассу, чтобы принять участие в празднике. Но случилось так, что я отстал.– Ну конечно! – расплылся Кунь-Джи в улыбке. – Наш настоятель принял их как дорогих гостей. Несколько дней они делили с нами кров и пишу, а также заботы по восстановлению разрушенного.И, беспрестанно кланяясь, Кунъ-Джи попятился к выходу и затворил за собой дверь. Душа его пела. На вырученные деньги в Ликиме можно было купить новые резцы и кисти, необходимые для работы над статуей:Вскоре храм заснул. Кунь-Джи зажег масляный светильник, уселся за верстак, на котором лежал любимый Бодхисаттва, и взялся за инструменты. Никто не мешал, и монах с удовольствием подумал, что днем, когда множество посторонних вещей отвлекают от работы, невозможно достичь той степени сосредоточения и отрешенности, которая необходима для восстановления шедевра великого древнего мастера. Ведь для этого мало просто повторить его творение. Нужно вдохнуть в него новую жизнь, увидеть то, что видел он много лет назад, ощутить в себе свет, озаривший его и вдохновивший руку, державшую инструмент. Стать – хоть на эту ночь, хоть на несколько часов – им самим.Резец двигался легко и свободно. Лицо Бодхисаттвы, печальное, отрешенное и очень доброе, постепенно возникало из небытия, из бесплотного замысла. И Кунь-Джи улыбался, думая, что Будда воистину милостив к ним, в течение нескольких дней подарив встречу с тремя хорошими людьми (много ли их сыщется, хороших?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126