один «Калашников» Йованки, другой поменьше калибром, может быть «берилл».
Граната грохнула, не долетев до меня метров пять. Раздался торжествующий крик Йованки:
– Ага, получил!
Минуты две было тихо. Решившись, я поднял голову и выглянул из-за укрытия. Вышло так, что мы с землячком выстрелили одновременно и оба промахнулись. Но, похоже, я был поточнее: мой оппонент сдавленно выругался. Должно быть, ему в глаза попал песок.
– Ты еще жив, урод? – крикнул я. – Непорядок!..
В ответ он бросил гранату. Уже другую, с ручкой. Вскочив на ноги, я отбил ее прикладом автомата, как теннисной ракеткой. Через пару секунд, когда граната взорвалась в кустах, я понял, что случилось. «Малкош, ты не псих, ты неизлечимый придурок!» – сказал я себе.
А потом до меня дошло, что я торчу над папоротником, как мишень на стрельбище. Я упал.
– Йованка! Видишь дерево с дуплом? Отползай туда.
– Сам отползай, – зашипела моя боевая подруга.
– Кто здесь командир, курва мать? – возвысил голос я.
– А кто тут, курва мать, хромой на одну ногу?!. Я же сказала, что не брошу тебя. Никогда, слышишь, теннисист хренов?!
Собачиться ни времени, ни возможности не было. Я засунул в одно место свою мужскую гордость, взял автомат за ремень и начал отползать в юго-восточном направлении, то есть к террасе, на брюхе и ногами вперед.
Странное дело, нехитрый маневр удался. Никто не стрелял в нас. Слышны были только шум ветра в соснах да стрекот шальной сороки. А потом стало тихо. Я понял, чему бурно радовалась Йованка. Мертвый польский солдат лежал на краю уступа, метрах в двадцати от нас. Он заходил к нам с тыла, холера ясна…
– Они хотели убить нас, – сказала наконец Йованка.
Она шла впереди, выбирая дорогу полегче. Хлопот со мной у нее был полон рот, и все же думала она слишком долго, как мне показалось.
– Так точно, – подтвердил я. – Я даже знаю почему. Ну, в частности, почему этого хотел сержант Жанец…
По левую сторону между деревьев проглядывала почти вертикальная каменная стена, последний взлет Печинаца к небу. Выше были только облака. То, что таилось на вершине чертовой горы, могло находиться справа или слева от нас. Наше самоубийственное восхождение подошло к концу. Теперь можно было и поговорить.
– Кто такой сержант Жанец?
– Помнишь, как нас тормознул у КПП Ольшевский?… Жанец шел с Доротой, мы с ним разговаривали.
– Так, может, он из ревности? – насмешливо вопросила Йованка. – А почему бы и нет? Ты увел у сержанта Цапельку, он воспылал ненавистью…
Мне было не до шуток. Я шел, опираясь на немецкий автомат, как на костыль.
– Жанец был тогда с нами, – сказал я. – Жанец привозил провиант и отвозил вниз мины. Знаешь, мне раньше в голову не приходило, что устроить подставу мог свой, поляк. А теперь почти уверен: так оно и было… Я грешил на сербов: думал, какой-то гад подкрался по-тихому и подложил подарочек… Но там практически открытое поле, и у машины кто-нибудь из наших постоянно крутился. Поляку было – раз плюнуть. Всего-то и хлопот – вкрутить взрыватель и присыпать мину песочком…
– Но зачем?
– Откуда я могу знать, – уныло вздохнул я. – В том-то и фокус. Идеальное преступление, потому как мотив, казалось бы, отсутствует. А вот кто сказал мусульманам, что мы будем на Ежиновой, я теперь точно знаю. Жанец приятель Блажейского. Он знал, что я хочу встретиться с ним, он и мог догадаться, что я поеду туда…
Мы обошли каменный выступ, похожий на язык огромного зверя, и оказались у ручья, первого за время подъема. Ручеечек был жиденький. Воды было как из неплотно прикрытого кухонного крана. А русло, по которому она текла, впечатляло. Весной, когда таяли снега, по нему можно было спуститься с Печинаца даже на лодке. Я не очень удивился, когда увидел большой, как футбольные ворота, вход в пещеру, из которой ручеек вытекал. Перед ним Йованка вдруг встала как вкопанная.
– Что с тобой? – Я огляделся по сторонам, но ничего достойного внимания не обнаружил. До меня вдруг дошло, что стоит Йованка как-то странно, чуть наклонившись, как чуткий лесной хищник, который замер, принюхиваясь.
– Да неужто обедом пахнет? – спросил я, поводя носом.
В животе у меня предательски забурчало.
– А ты ничего не чувствуешь?
– Ну, факт, смердит тухлыми яйцами, – наклонившись, определил я. – Сероводород или что-то вроде. Минеральная водичка, кохана. Это ведь горы, тут много источников. Пошли.
Йованка стояла как заколдованная. Лицо у нее было бледное. И вдруг она словно очнулась, отпрянула от ручейка, как от вьющейся под ногами ядовитой змеи.
– А?! Что ты сказал?…
Я неуверенно улыбнулся:
– Слушай, что с тобой? Моста через бурный поток вроде нет. Бояться нечего…
Она взглянула на меня отсутствующим взглядом:
– Ты что-то сказал?
– Я пошутил. Помнишь, Костас нам рассказывал анекдот про Султана…
Она нахмурилась, кивнула:
– Ну да, «через мост, как на тот свет»…
Она встряхнула головой и пошла к черной дыре пещеры. У входа она присела, вглядываясь вглубь.
– В чем дело, в конце-то концов? – не выдержал я.
Она не отвечала. Потом распрямилась, поправила висевший на плече автомат.
– Знаешь, Марчин, кажется, мне знакомо это место. – Она глубоко вдохнула, исподлобья глянула мне в глаза. – Где у тебя фонарик?
– Йезус!.. Начинается. – Я скрипнул зубами. – Кому сказано, пошли?!
Она вздрогнула и… безропотно подчинилась. Мы двинулись дальше.
Огромную поляну снизу невозможно было увидеть, ее закрывал старый лес и уступ, на котором нас чуть не накрыли родимые мины. Она была со стадион величиной, и сюда, под самую вершину Печинаца, югославы водрузили антенну телевизионного ретранслятора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110