"Нус, с меня
довольно... "
В случае особо важных заключенных, чтобы они не покончили
с собой преждевремено, у них отбирали пояс, подтяжки, шнурки,
вставные челюсти, очки и даже обрезали все пуговицы на брюках.
В санпропускнике их остригали под машинку, пропускали под
душем, посыпали порошком против вшей и запирали в камеру с
резиновыми стенками в одном из подземных этажей Главного
управления МВД.
В подземной камере постоянно горел электрический свет, и
здесь не было разницы между ночью и днем. Поэтому когда маршал
госбезопасности СССР, сам организовавший этот порядок, попал в
эту камеру в качестве заключенного, даже он сам не знал точно,
сколько времени он здесь провел.
Сначала его выводили на врачебные комиссии, где его
физическое здоровье проверяли так тщательно, словно его готовят
к полету на луну. Потом его заставили пройти серию
психологических испытаний. Да настолько сложных и запутанных,
что ординарный человек в них определенно бы запутался.
Но бывший маршал знал, что ищут врачи. И знал, как их
обмануть. Врачи это тоже знали и просили его быть честным во
имя науки, поскольку, так или иначе, терять ему нечего. И
заключенный тоже знал, что терять ему больше нечего. Судя по
этим чрезвычайным заботам об его здоровье, он знал, что его
ожидает.
И он уже знал, когда это будет. Не раньше, чем он закончит
писать свою автобиографию. Не просто анкету, как в случае
простых смертных, а писанину неограниченного размера, поскольку
отныне его жизнь принадлежит не ему, а истории. Те, кто сидел
наверху, знали, что в таких условиях эта биография будет очень
подробная и длинная.
Когда и эта бюрократическая процедура была закончена,
заключенного вызвали на последний допрос, где обычно объявляют
приговор. Шагая по подземному коридору и поддерживая спадающие
без пуговиц брюки, бывший маршал не выдержал и спросил у
конвоиров:
-- А какое сегодня число?
Но конвоиры только нахмурились и молчали. Заключенный с
досады вспомнил, что на этом подземном этаже все конвоиры
глухонемые. Ботинки без шнурков спадали с ног, и он волочил их
по полу. Его подняли на лифте на самый верхний этаж и провели в
кабинет, который он хорошо знал по прошлым временам. За большим
письменным столом там сидел человек в знакомой форме маршала
госбезопасности СССР.
Два маршала, бывший и настоящий, молча посмотрели друг на
другка.
-- Присаживайтесь, -- сказал один.
-- Спасибо за любезность, -- сказал другой, осторожно
садясь в знакомое кресло.
-- Хотите закурить?
Заключенный потянулся за папиросой.
-- Вот спички. Хотите рюмку коньяку?
-- Да, не откажусь.
-- У вас есть какие-нибудь процессуальные жалобы?
-- Нет. Хочу даже поблагодарить вас, что вы не приволокли
меня на допрос в голом виде, как у вас это раньше делалось.
-- Ну, тогда остаются только формальности. Прочтите это.
Бывший маршал взял исписанный на машинке лист бумаги с
Гербом СССР и прищурился: "Специальная Коллегия Верховного суда
Союза Советских Социалистических Республик в чрезвычайном
заседании... "
-- Вот же балаган! -- фыркнул заключенный. -- Ведь
никакого заседания не. было!
"... рассмотрев дело бывшего министра внутренних дел и
бывшего члена Президиума ЦК КПСС Берии Л. П.... "
Лишенные очков, близорукие глаза торопливо блуждали по
строчкам, разыскивая последние слова:
"... приговорила подсудимого к высшей мере наказания --
расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Приговор привести в исполнение немедленно".
-- Я что-то плоховато вижу без очков, -- прошамкал
приговоренный беззубым ртом, из которого вынули протезы. --
Какая здесь дата?
-- Не обращайте внимания на дату. По газетам вас
расстреляли уже полгода тому назад.
-- Обычные фокусы профессора Руднева, -- криво усмехнулся
живой труп и посмотрел на подписи внизу. -- А где же ваша
подпись?
-- В данном случае я только промежуточная инстанция.
-- Да, ведь вы всегда предпочитаете оставаться в тени. --
Приговоренный бросил приговор на стол. -- Или после того как вы
ликвидировали самого Сталина, вы уже не интересуетесь такими
мелочами, как всякие там министры?
-- Лаврентий Пальга, помните, когда Сталин готовил вторую
чистку? И как вы были первым на списке?
-- Как же, ведь тогда вы спасли мне жизнь. А я -- в шутку
-- даже наградил вас медалью "За спасение утопающих". Которая
вам, кажется, очень даже нравится... Эх, если бы я не ввязался
в эту проклятую борьбу за престолонаследие...
-- Потому и говорят, что гордыня -- это первый смерттный
грех. И в результате вы опять оказались первым на списке. Но на
этот раз...
-- Понимаю, на этот раз спасение утопающих -- дело самих
утопающих. В ваших глазах я неизлечимая жертва собственных
страстей и исторического процесса. Потому вы и расстреляли меня
в газетах уже полгода назад. Потом вы, не торопясь, выкачали из
меня все, что необходимо для ваших специальных архивов. Потом
вы вырежете из моего трупа все интересующие вас железки и
заспиртуете по баночкам для''вашей коллекции. Из боязни
повредить мои драгоценные железки вы даже не расстреляете меня.
Знаю, вы задушите меня газом.
Некоторые противники смертной казни аргументируют тем, что
для приговоренного к смерти не так страшна сама казнь, как ее
ожидание. Потому ожидающий казни убийца страдает, дескать,
больше, чем тот, кого он убил и который этого не ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90