Подумал-подумал, а потом залез к нему в стол и все деньги забрал. В деревню вернулся, ходил неделю смурной, две, а потом взял да и в лес ушел, к разбойникам. Силища во мне тогда была — ух! себя шире был вдвое. Да и разум дарован был светлый — даром читать и писать не обучен. Скоро стал у них атаманом: грабили обозы, жгли слуг сеньоровых, как попадали они нам в руки. Молодой маркиз и так, и сяк с нами совладать пытался — а не выходило! Я ж тут и лес, и всякий дол знаю, и каждую травку в поле. Всегда укроюсь, и ребят своих укрою. А тут веселье началось такое, что только держись! Эх, у семи нянек дитя и то без глазу, а я у одной мамки рос.— Бутылочка-то кончилась! — возгласил старик.— Да и черт с ней, — Полифем поднялся и вышел из избы.— Эй, погоди, погоди! — закричал Жан. — Давай вторую разыщем!И тоже выбежал из избы.Так покидать гостя было не совсем тактично, но от крестьян изысканных манер ждать и не приходилось.— Вы, я вижу, ранены, — сказал мертвец, участливо глядя на Рональда.— Д-да, — ответил граф.— Позвольте осмотреть ваше плечо. Я вижу, что рана у вас какая-то… странная.И он протянул желтую, чем-то похожую на дерево, руку к плечу Рональда.— Нет, — поспешно отодвинулся Рональд. Мертвец пожал плечами и виновато заулыбался.В избе стало нестерпимо душно, Рональд вздрогнул и встал. Мертвецы заулыбались — случайное его движение не ускользнуло от их желтых глаз.— Ладно, всего доброго, — попрощался Рональд и хотел выйти на воздух, но ноги его не послушались и бросили обратно на скамью. «Предатели», — подумал Рональд, глядя на свои колени.— Разве вы спешите? — спросил Мишель. — Куда в этом мире можно спешить, куда здесь можно опоздать? Все идет своим чередом, никто не прыгнет выше головы, никто не откроет Америки и не изобретет велосипеда — разве не так?Рональд промолчал. Если это была издевка, отвечать на нее он не собирался.— Для чего вы не хотите умереть? — спросил его вдруг Мишель вкрадчиво. У Рональда вдруг затряслись руки и он спрятал их под стол.Они сгрудились вокруг него, четверо мертвецов, и смотрели ему в лицо своими тусклыми желтыми глазами. Спокойные, недвижные позы их напоминали стойку медленных насекомых, богомолов — каждое движение было запланированным с какой-то целью, лишние повороты головы или жесты рук просто отсутствовали. Комнату наполнял отвратительный запах их тел, несильный, но чрезвычайно стойкий, заполнявший каждый вздох легких рыцаря. Внезапно он понял, что капитан Александр со своими солдатами, наверное, расслабился, доверившись красоте весеннего дня, и совершенно позабыл об осторожности. А сам он, одурманенный крепкой крестьянской водкой, совершенно лишился сил и был полностью во власти этих существ.— А зачем бы мне умирать? — Рональд даже не нашел никакого другого ответа на такой неожиданный вопрос.— Смерть — это очень удобная штука. В сущности, я не вполне понимаю, отчего вы, живые люди, так ее боитесь.Другие мертвецы закивали головами, глядя на рыцаря, как ему показалось с любопытством.— Смерть — это свобода, — говорил Мишель. — Смерть — это зеленый луг, по которому вы можете уйти туда, где никто больше не совершит над вами никакого насилия, туда, где нет боли и горя. Сеньоры унижали нас, втаптывали в грязь, словно мы были не люди, а животные, насиловали наших жен, калечили наших детей. И когда пришли с кладбища наши предки, мы были готовы пойти за ними до самого конца.— Мне незачем умирать, — ответил Рональд, твердо решив не поддаваться ни страху, ни гневу, ни отвращению, а говорить просто и рассудительно. — Это свобода, согласен. Свобода, когда ты уже не видишь другого выхода: или стать рабом, подлецом, жить недостойно, превратиться в животное — или уйти в смерть. Тогда это свобода, согласен. Даже не избавление от страданий: страдания посланы нам свыше — это тот горн, в котором нас либо сожгут, либо выкуют из нас меч Господень. Но я пока не раб и не подлец, у меня пока есть и руки, и ноги, и сердце; я могу любить и ненавидеть, и на земле у меня осталось много дел.— Правилен твой ответ, о рыцарь, — отвечал мертвец. — Ибо и я иногда задумываюсь: а верно ли я поступил, уйдя туда? — А вот у меня не было выбора, — сообщил другой мертвец. — Меня убили, убили собственные родители, продав маркизу за деньги для опытов. Во время которых я и умер. Но я тоже могу любить и ненавидеть — и отличаюсь от живого человека только тем, что у меня нет будущего и я никогда не буду счастлив. Я мог бы жениться и иметь детей, мог бы работать в поле и приходить к жене, усталый и довольный делом рук своих — но теперь сердце мое не бьется и легкие мои не дышат; кожа моя желта, лицо безобразно, и единственное, что мне остается — месть.— Маркизу? — Рональд был поражен таким огнем в словах существа, в самом наименовании которого — «покойник» — указывалось, что вообще-то оно должно пребывать в покое.— И маркизу, и родителям, и всем жестоким людям. Родителей своих я уже отправил туда, откуда прихожу теперь сам. Маркиз умрет, но не от моей руки — тут кое у кого есть преимущественные права передо мной. А всех жестоких людей мира ждет кара в самом ближайшем времени.Они вдруг словно перестали замечать Рональда и заговорили о своем. В избе сделалось тускло и желто. Четверо мертвецов разговаривали вокруг него о своих делах, вполне обычных — когда вскапывать картошку, у кого взять лошадей для посева овса — и жутко было слышать эти загробные беседы на рутинные темы.— Дедушка! Дедушка! — крикнул вбежавший в избу ребенок и взгромоздился на руки одному из мертвецов. Ребенок был розовощекий, глаза его горели радостью бега и недавних веселых салок с товарищами — тем страшнее он смотрелся сейчас на руках у мертвеца, который ласково с ним разговаривал, целовал его, гладил сухими пальцами светлый вихор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117