Он знал, что его сосредоточенная немногословность и внешняя непроницаемость поначалу производит на простых людей немного гнетущее впечатление. Но с этим приходилось мириться. Впрочем, когда женщина в шутку назвала его человеком-загадкой, а он ответил, что человек-загадка стремится стать человеком-отгадкой, барьер скованности между ними исчез и разговор стал живее и проще.
Время летело быстро, и пришедший, наконец, с базара Олкрин застал учителя беседующим с возвратившимся домой отцом. Для парня было особенно важно увидеть рядом отца и учителя, и глаза его засветились счастьем. Отец Олкрина был высок и широк в плечах, а движения его были неторопливы и даже медлительны. Говорил он не спеша, задумчиво глядя в потолок, часто моргая маленькими светлыми глазками и теребя тронутую сединой бороду своими большими натруженными пальцами. Была в нём не только та особая умудрённая непосредственность, которая часто бывает присуща простым людям, но и какое-то невыразимое всепонимание, то тихое и далёкое от всяких рассуждений и скрытое от всех суетящихся «знание заранее», что даётся лишь постоянным и непосредственным внутренним вслушиванием в мир. «Не только крепкое здоровье передал он сыну», — отметил про себя Сфагам.
Стены комнаты раздвинулись, принимая всё новых и новых гостей. Неожиданному появлению Олкрина были рады все — и родственники, и соседи. Мать героя дня с поразительным проворством священнодействовала, никого не подпуская к кухне, и вскоре на длинном столе одно за другим стали появляться соблазнительные кушанья — пышущие жаром домашние булочки с румяной корочкой, печёный речной окунь, приправленный свежей зеленью и красным перцем, свежеиспечённые пироги с грибами и капустой, варёные бобы с острым соусом, горячие сырные лепёшки с золотым озерцом растопленного коровьего масла наверху. Но особый восторг гостей вызвало появление огромной бутыли с домашним вином, которую хозяйка втащила в комнату, высоко держа её двумя руками над головой. Тут Сфагам краем глаза заметил, что мать Олкрина всё же не совсем одна в своих кухонных заботах. За спиной хозяйки суетилась миловидная светловолосая девушка в скромной, но опрятной одежде. В конце концов её всё же удалось отправить к гостям, и она, как-то особенно тепло и открыто улыбаясь Олкрину, присела рядом с ним.
Надежды Сфагама тихонько отсидеться в сторонке оказались безнадёжно наивны, а все просьбы не делать его рабом гостеприимства — тщетны. Довольно скоро ему пришлось понять, что его отказы от непривычной еды и вина не будут поняты, и он решил смириться — едва ли не в первый раз за многие годы.
«Хочешь узнать человека — попробуй еду в его доме». Сегодняшнее застолье давало прекрасный повод убедиться в справедливости этой старинной пословицы. Еда была не просто вкусной, а словно пропитанной теплом и жизненными силами приготовивших её рук. Сфагам чувствовал это особенно остро после долгих и жёстких самоограничений, необходимых при монашеском образе жизни. А отпив немного сладкого домашнего вина из глиняной кружки, он увидел внутренним взором всю жизнь родителей своего ученика в мельчайших подробностях. Но сосредоточиться на своих мыслях не удавалось. Олкрин увлечённо рассказывал о произошедших с ними приключениях, не упоминая, впрочем, о походе к гробнице Регерта — учитель запретил об этом рассказывать, и внимание гостей то и дело обращалось на Сфагама. Тому приходилось вступать в разговор, что-то пояснять, отвечать на вопросы. При этом чьи-то руки непрестанно подливали вина в его кружку, и увиливать от возлияний удавалось не чаще, чем через два раза на третий. В конце концов Сфагам почувствовал, что на фоне лёгкого головокружения его воля начинает терять контроль над сознанием, а это состояние было для него одним из самых невыносимых. Надо было выйти на воздух. Он прервал разговор и сколь можно незаметно вышел из дома, обещав хозяевам через некоторое время вернуться. Он уже укорял себя за то, что позволил этим простодушным людям заставить его нарушить правила самоограничения. Да и для ученика это было не самым лучшим примером. Решив завтра поговорить с ним об этом, Сфагам присел на землю возле скрытого вечерней тенью простенка, откуда взору открывалась безлюдная вечерняя улица, и начал упражнения по концентрации ума и очистке силовых потоков своего тела. Упражнения длились недолго, но когда мастер, завершив занятие шестью глубокими вдохами, поднялся с земли, на городок уже спустилась ясная осенняя ночь. Светила яркая полная луна, и её свет рассыпал лимонные блики по стенам и крышам домов. Состояние Сфагама улучшилось, но он остался недоволен — его обычная сверхчувствительность сильно притупилась. Он собрался было вернуться в дом, откуда на всю улицу разносились весёлые возгласы, но тут перед ним как из-под земли вырос маленький тщедушный человечек с клюкой в стареньком плаще и широкой, надвинутой на самые глаза повязкой на лбу.
— Почтеннейший мастер, — обратился он к Сфагаму, горбясь и глядя снизу вверх, выворачивая голову, — как прекрасно, что именно сегодня ты почтил эти места своим посещением!
— А что особенного в сегодняшнем дне?
— Полнолуние… — незнакомец вскинул голову вверх, и его маленькие буро-зелёные глазки тускло блеснули. — Первый день полнолуния… В этих местах это день особенный. Не так просто… Именно об этом тебе хотели рассказать мои друзья. Ты ведь человек не простой, — корявый палец осторожно указал на пряжку с уроборосом, — и уж наверняка не откажешься увидеть что-нибудь новое и необычное, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130