— Этого самого, ну который…
— Да-да, — упредил секретарь мысль регента.
— Похоронить без помпы, но как положено, с обрядом.
Секретарь подобострастно кивнул.
— А насчёт этих двуединщиков… Установить особое наблюдение. Следить за перемещением наиболее заметных лиц по стране. Препятствий не чинить и вообще никакого насилия. Составить полный список вожаков секты… Докладывать мне лично. Ясно?
Секретарь вновь ответил угодливым кивком.
— Да, вот ещё что… посмотрите, что за люди придут на похороны этого… И хорошо бы узнать, сколько этих двуединщиков сейчас в Каноре. А ночью, после этого, — регент обвёл взглядом зал, — собери секретарей по особым поручениям. Скажи, будет важный разговор. Можешь идти.
— Почтеннейший Бринслорф, кажется, этих двуединщиков особо не жалует, — заметил судья, когда секретарь вышел.
— Да уж, он у нас человек старых привычек, — рот Элгартиса вновь растянулся в кривой усмешке. — Ну, уж раз меня записали в дураки, значит, надо исправляться…
— Пока не поздно! — с напускной серьёзностью вставил шут.
Регент весело подмигнул ему в ответ, но губы его продолжали криво улыбаться.
* * *
— А всё-таки согласись, что иногда эти люди кое-что могут, — пробасил Тунгри, слегка притормаживая свой полёт над гигантской цитаделью императорского дворца.
— Да-а… Могут, пожалуй! — ответил догоняющий Валпракс. — Всё норовят отгрохать что-нибудь такое, что не соразмерно ни с их муравьиной величиной, ни с их скоротечной жизнью. Думают таким образом поселиться в вечности.
— И это у них иногда получается…
— Получается, когда они скапливаются большими кучами и дуют в одну сторону. Вот тогда у них нет-нет, да и выходит нечто сверхчеловеческое. А вот так, чтоб кто-нибудь один… Это — нет.
— Верно, — согласился серебристый демон. — Взять хотя бы их… этого самого… императора. Сколько ни пиши своё имя на камнях, всё равно в вечность не прорвёшься, если ты всего лишь раб своих рабов.
— Сдаётся мне, скоро они научатся побеждать время поодиночке…
— Вижу я, к чему ты клонишь! Ты хочешь сказать, что они научатся этому не без нашей помощи! Что ж, я не против. Почему бы по ходу нашей игры не вывести новую породу людей.
— Редкую породу! Очень редкую! И с ними уже надо будет обращаться совсем по-другому.
— Посмотрим-посмотрим… И что это мы с тобой заболтались? Друг твой где-то далеко остался, а мы здесь…
— Да! Разъехалась наша игра. Не поймёшь, где интереснее!
— Ха! А почему бы нам в таком случае не разделиться? Ты поиграй здесь, а я навещу твоего друга.
— А что! И то дело! У меня как раз появились кое-какие мыслишки, как заставить этих человечков немножко зашевелиться. А то без проделок игра не такая интересная. А уж там того…
— Ну ладно, ладно… Любишь ты его, я знаю. Последний ход делать пока не буду — обещаю. Ну а в остальном уж…
— До скорой встречи! — прокаркал Валпракс вслед удаляющемуся серебристому шлейфу и медленно поплыл вниз, где на неширокой улице собирался народ возле скромных траурных носилок. Трепещущие алые лоскутки растаяли в воздухе, и стоящие на улице ничего не заметили, лишь некоторые из них ощутили, будто принесённое лёгким порывом ветра, необъяснимое предчувствие чего-то необыкновенного и значительного, что может стать главным впечатлением их жизни.
Глава 21
— Так что там у вас стряслось? — спросил Сфагам, слегка пришпоривая коня.
— Дело серьёзное… Вокруг Братства стоят солдаты губернатора…
— Вот это да! Давненько такого не бывало!
— Никогда такого не бывало! А всё эти самые… как их… двуединщики! Слыхал, наверное?
— Приходилось… Да ты расскажи толком.
— Ну, так, значит, — заговорил Гвинсалт, переводя дух, — стали они губернатору поперёк горла, двуединщики эти. То ли разговор какой был у него с пророком этим, то ли кто-то из его родственников к ним в секту ушёл, а ещё говорят, что как стал пророк этот по городам проповедовать, так народ перестал в храмы ходить и налоги платить. А тут ещё из других провинций жалобы пошли… Ну, в общем, решил их губернатор к ногтю прижать. И вот как-то утречком видим, стоят перед воротами человек этак пятьдесят — ну, сектанты эти… И пророк с ними. Стоят тихо, даже в ворота не стучат. Патриарх их конечно, впускает. Толком поговорить не успели — а тут солдаты. И требуют этих самых двуединщиков выдать. Приказ губернатора… Судить, мол, их, за то, за это… Патриарх с пророком поговорил и с другими тоже, а потом офицеру так ответил: «За веру, говорит, судить нельзя, а против мирского закона они не преступали». На том и заклинило…
— Что значит «заклинило»?
— А то значит, что так и стоят солдаты вокруг монастыря. Уж дней двадцать караулят. И что дальше будет — одни боги знают.
Во время рассказа Гвинсалта Сфагам ловил себя на том, что почти не слушает его, хотя вся важность этих событий была для него очевидна. Мысленно он был с Ламиссой. Он никак не мог отделаться он чувства вины, которое тупой занозой засело глубоко в душе. Разум понимал, что всё произошло именно так, как должно было произойти. Он не мог поступить иначе… Но заноза не слушалась разума и всё колола и колола непрошеными мыслями о недосказанном и недослушанном и о том, что счастливых мгновений было несправедливо мало. Прежде всего для неё… Увидит ли он её когда-нибудь? Увидит ли своего ребёнка? Она будет ждать. Это Сфагам знал твёрдо. И первое, что он решил сделать, когда кончится это всё, — поехать в Амтасу. Хорошо бы вместе с Гемброй… Но здесь планы кончались и начинались мечты. А мечтать Сфагам не мог сейчас себе позволить. А кроме того, чем ближе они подъезжали к Братству, тем более знакомыми становились места, и это тоже отвлекало от слов Гвинсалта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130