— Я чувствую твоё Великое Страдание, Аргивянин, и мне жаль тебя. Возьми эту розу из сада Магдалы. Пусть она согреет моей посильной любовью твоё холодное сердце. Не отвергай дара моего, Аргивянин, ибо роза эта сорвана Учителем, и мы оба ученики Его…
Я, взяв розу, поцеловал и, спрятав на груди, ответил:
— За любовь твою даю тебе старый мир мой, ибо его уже нет в душе моей. Он возле меня — возьми его. Мы ещё увидимся с тобою, и я назову тебе место Убежища, дабы ты мог посетить Учителя моего Гераклита, ибо вот — я вижу, что ваши жизни сходятся в одной точке — его, великого глашатая Мудрости Звезды Утренней, и твоя — великий Апостол Неизреченного! Но ты ошибаешься: я не ученик твоего Учителя, я не могу быть им, ибо я знаю, кто Он…
И я покинул Палестину.
Прибыв в Тайное убежище, узрел я своего Учителя, который в великом смятении бросился ко мне:
— О, Аргивянин! — воззвал он. — Наши сердца связаны цепями жизни Духа, и вот — что это за холод смерти идёт от тебя? Моя Мудрость не могла проникнуть за круг Великого Учителя, и я ничего не знаю, что было с тобою. Расскажи мне всё, Аргивянин!
И я, став у колонны, неторопливо рассказал ему всё. И вот — я увидел Великого Гераклита, простёршегося у ног моих.
— Привет тебе, Фалес Аргивянин, мудрый ученик мой, сидевший одесную Бога! — возгласил он. — Благодарю тебя за Великий Крест ожидания, принесённый тобою мне от Него, Неизреченного! Да будет Воля Его!
И я, Фалес Аргивянин, покинул без сожаления Учителя, ибо что было в нём мне, носившему Холод Великого Предведения в душе своей?
Я отплыл в Палладу и там, в тиши Святилища Пелиона, громко воззвал к Афине Палладе, и она, лучезарная, пришла ко мне, Фалесу Аргивянину, в ночной тиши прохладной рощи, у корней священного платана.
— Я слышала зов мудрого сына Эллады, любезный сердцу моему, — сказала богиня. — Что нужно тебе, Сын Мудрости, от матери твоей?
И я вновь поведал всё, что было со мной. Задумчиво слушала меня Мудрая, и вот — её материнская рука была на холодном челе моём.
— И ты, Аргивянин, пришёл мне сказать, что отрекаешься от меня? — спросила она. — Да будет! Тебе, сидевшему одесную Бога, не место у ног моих. Но, Аргивянин! Кто знает, не встретишь ли ты и моей части там, когда исполнится страшное предвидение твоё? Не сверкнут ли тебе мои очи из-под плотного покрывала иудейской женщины? Кто знает, Аргивянин! Велика холодная мудрость твоя, сын Эллады, но ведь мы, небожители, знаем всё же больше тебя. Ты оставил Клодия у ног Неизреченного? Но почём знаешь ты, что я не сидела у этих ног ранее его, тогда ещё, когда заря жизни не занималась над вашею планетой? Посмотри, Аргивянин, — и Мудрая указала мне на Млечный Путь, — сколько садов Магдалы разбросано по Палестинам Небесным? Почему я не могла быть когда-нибудь скромной Марией в них? Подумай, Аргивянин, времени у тебя хватит, любимый, мудрый сын мой, сын любимой мною Эллады, сидевший одесную Бога! Я принимаю отречение твоё, ибо предвижу ещё более великое отречение, зреющее в сердце твоём. Воистину, ты не можешь не идти за Ним, но никогда не пойдёшь с теми, кто идёт за Ним!
И богиня слегка коснулась рукой розы, данной мне в саду Магдалы, и снова расцвела роза, и воскресшая любовь горячей волной хлынула в грудь мою, но, встретив Холод Великого Предведения, остановилась…
Ушла богиня, и я остался один со своими думами под сенью священного платана. Я порвал связи с Мудростью, порвал связи с богами. Оставалось порвать последнюю связь — связь с человечеством; и я, Фалес Аргивянин, спокойно пошёл к этой последней цели.
И вот я снова пришёл в Палестину. Тут под покрывалом знатного араба я встретил того, кто мудро правил некогда Чёрной Расой, и вместе с тем, чьё имя — Молчание, кто поклонился младенцу Иисусу. Он не удивился, что я не отдал ему, Великому, должного поклонения, ибо перед ним раскрыты все тайны. Его взор, спокойно следивший за цепью Манвантар, с участием покоился на мне.
— Фалес Аргивянин, — сказал он. — Я вижу тебя идущим по чужой стезе. Ты, сохранивший навеки Маяк Вечности на челе своём, ещё встретишься со мною в безднах, и мы поработаем с тобою во Имя Того, одесную Кого сидел ты в скромном саду Магдалы…
Друг Эмпедокл! Повторять ли тебе то, что ты уже знаешь о величайшем предательстве, когда-либо бывшем в безднах Мироздания, о величайшем преступлении — о распятии человечеством своего Бога? Нет, я не буду тебе повторять этого. Скажу только, что у подножия креста был я, Фалес Аргивянин, вместе с былым правителем Чёрной Расы, и на нас с несказанной любовью покоился предсмертный взор распятого Бога. И взор этот растопил во мне Холод Великого Познания и снял оковы льда с моего сердца, но не изменил решения моей Мудрости.
И в том саду, где был погребён Он и воскрес, я встретил скромную иудейскую женщину, из-под плотного покрывала которой на меня глянули очи богини Афины Паллады. Имя ей было — Мария. Ещё другое имя сообщил мне молодой Иоанн, ученик Распятого, но уста мои хранят тайну этого имени. И видел я того ученика, который так грубо разговаривал со мною в саду Магдалы. Он бежал весь облитый потом, с выпученными от ужаса глазами и пеной у рта. Он рычал, как дикий зверь. И увидя меня, простёрся ниц и завопил:
— О мудрый господин! Помоги мне, ибо я предал Его и муки всего мира терзают сердце моё!
И я, Фалес Аргивянин, молча подал ему верёвку и указал на близстоящее дерево. Он завизжал и, схватив верёвку, кинулся к дереву… И я спокойно смотрел, как в лице иудея этого принимало смерть всё ненавистное мне человечество…
Ученики Распятого просили меня остаться с ними, но я, Фалес Аргивянин, покинул их, и пошёл к тому, чьё имя — Молчание, и сказал ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30