Это не только моя личная просьба Первого, это лично моя просьба. К ней, я думаю, присоединятся все наши трудящиеся. Кроме того, для правительственных заданий не существует сроков давности. Делайте то, что вам сказано, иначе, будете объявлены вражеским шпионом! Алекс».
«Штирлиц – Первому. Вот мои условия: Никогда не присылать ко мне в ШРУ фининспектора, не люблю. Отдать мне сотрудника ГКЧБ по кличке Мартин Борман. Захоронить меня как национального героя в Кремлевской стене. Штирлиц».
Факс надолго заткнулся и Штирлиц, ожидая ответа, заснул. Проснувшись он подумал, что молчание есть знак согласия, но тут пришел новый факс.
«Алекс – Юстасу. По поводу фининспектора согласны. Никакого отношения к ГКЧБ не имеем. Бормана можете забирать себе со всеми потрохами. Раз есть я, нам он не нужен. Последний вопрос надо еще обсудить. Алекс».
– Отлично! – порадовался Штирлиц. – Завтра съездим к Борману, я вставлю ему капсулу именно туда, куда ты, Айсман, думаешь!
Неожиданно снова заработал факс.
«Алекс – Юстасу. Вспомни подземную лабораторию и капсулу, которая вживлена в твое старческое тело. У меня в руках пульт с красной кнопкой, настроение у меня неважное. Так что лучше всего забудь о предыдущих указаниях. Алекс».
– Ничего не понял, – сказал Штирлиц.
«Юстас – Алексу. Ничего не понял! Юстас».
«Алекс – Юстасу. Предыдущие указания Алекса считать недействительными. Настоящий Алекс».
– Однофамильцы, что ли? – задумался Штирлиц. – Слушай, Мюллер, что происходит? Кажется, мне дают указания совершенно разные ведомства?
– Ты что, газеты не читаешь? В стране Двоевластие!
– И кого слушаться?
– А кого хочешь! – ответил Мюллер. – Я бы на твоем месте радел бы за свои карманы, как все сейчас делают.
Штирлиц отринул это предложение, как недостойное.
– Я старый коммунист. Меня еще из партии никто не исключал! Так что я буду следовать зову своего сердца. Отдать им Ильича, значит, уронить свое лицо!
– Не понял? – заметил Мюллер.
– Это значит, упасть мордой в говно!
– А-а… Да, это неприятно.
Мюллер достал из клетки большого и красивого попугая. Потеряв своего негра Саида, который оказался вражеским шпионом, Мюллер сильно переживал, пока не купил на рынке этого попугая.
– Эдуард, птичка, любишь папу Мюллера?
– Дур-рак! – отвечала сообразительная птица.
– Видал? – похвалился Мюллер. – Этому попугаю уже лет двести, это точно. Слушай, что он тебе говорит!
– На что это вы с попугаем намекаете? – ощетинился Штирлиц. – Почему это я «дур-рак»?
– Плюнь ты на этого Ильича, отдохни, съезди лучше с пастором Шлагом в Альпы покататься на лыжах.
– Ну да! А с профессором Плейшнером – в Берн попрыгать из окон без парашюта. Некогда отдыхать! Пойдем, Айсман!
– Тоже мне, «Чип и Дейл спешат на помощь»! – саркастически бросил Мюллер, выпуская из рук попугая. – Как был ты, Штирлиц, утопистом, так и остался.
– Пофигистом, – поправил Штирлиц.
– Ладно, не хочешь слушать мои советы, не надо. И закрой за собой дверь! – попросил Мюллер.
Штирлиц встал, строевым шагом вышел из кабинета и, хлопнув в сердцах дверью, задавил попугая, который хотел вылететь в коридор вслед за Штирлицем.
– Долетался, пархатый? – констатировал русский разведчик и заспешил к лифту, чтобы не слышать заунывный плач Мюллера.

Глава 21
Колыбель революции

У Мавзолея, куда не было очереди уже два года, стояла толпа иракских туристов. Арабы шумно разговаривали и спорили, но о чем – неизвестно, потому что никто вокруг не понимал арабского языка.
Штирлиц подошел к закоченевшим на осеннем ветру часовым и внимательно вгляделся в чистые и невинные лица. Разведчик помахал перед носом одного рукой, но часовой даже не шевельнулся.
«Столбняк», – определил Штирлиц.
Приняв Штирлица за иностранца, к нему подбежал торопливый репортер с микрофоном.
– Скажите, вы за то, чтобы Ленина похоронили или чтобы оставили в Мавзолее?
Журналистов Штирлиц не любил с детства. Говоришь одно, а пишут другое, кому это понравится? Разведчик настороженно посмотрел на репортера.
– Ну так как? – не успокаивался репортер.
– Я очень уважаю пролетарского вождя Ленина, – ответил Штирлиц, вспомнив курс «Истории ВКП(б)». – Тело и имя Ленина будут жить вечно!
– Так теперь-то уже нет пролетариата, – заметил репортер.
– Я – пролетариат, – веско возразил Штирлиц и, дав репортеру поддых, не оглядываясь, пошел в ШРУ.

Штирлиц любил Ленина. А вот Сталина не любил. Тот всегда щурился как-то неприязненно, изо рта у него всегда пахло, да и задания давал такие, что хрен выполнишь.
А к Ильичу Штирлиц относился с большим уважением, хотя и плохо его помнил. У него в жизни была только одна встреча с вождем, в 1917 году, когда они с отцом пошли в Смольный, по словам отца, «Колыбель Революции».
Они подошли к Смольному и встретили Ильича возле самых дверей. Перед ним стоял часовой – детина с деревенским лицом, направив на вождя винтовку со штык-ножом.
– Что вам, товагищ? – поинтересовался Ильич, закидывая руки за спину и там пожимая их, успокаиваясь.
– Не контра ли? – поинтересовался часовой, разглядывая Ильича. – Пропуска нет, одет, как буржуй…
– Да вы что, товарищ, это же – Владимир Ильич Ленин! – сказал подошедший Дзержинский. – Это просто возмутительно, до такой степени не узнавать Ильича! И когда только это кончится?
– Ленин? – радостно переспросил часовой и благоговейно повторил: – Ленин…
– Надо портрет Ленина на деньгах печатать, – сказал младший Исаев. – Тогда все будут знать своего вождя.
– Умно! – одобрил Ильич. – Молодой, а смекалистый!
Юный Штирлиц, его отец и два вождя – Ленин и Дзержинский пошли по мраморной лестнице, на которой дымила самокрутками солдатня из недавно организованных комиссий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30