— Ничего, — говорит, — для моей раны снаружи тоже полезно. Это не соль все-таки.
Глава пятая. ДАВАЙ, МИЛКА, ПОТАНЦУЕМ
Дальше еще кучерявее. Поднялись мы подышать свежим воздухом. Сокол с места — ворона на место. Возвращаемся, наши смягченные подушечками стулья заняты, Татьянкины двоюродные братья-парубки уселись. И довольные, как слон после купания.
— Ну-ка, — говорю, — ребятки-трулялятки, ослобоните места согласно купленным билетам!
Им что в лоб, что по лбу. Рот до ушей от счастья! Не просто, оказываются, сидят — за выкуп. Проворонили свидетели трон.
— Что, — спрашивает Миша-подженишник, — теперь из стула пить?
— Все бы ты горлом рассчитывался! — тамада говорит. — Пора ногами поработать на пару со свидетельницей!
Просит их цыганочку сплясать.
Мишаня — это мы запростака! — пиджак снял, рукава рубашки закатал. Эх, вышли плясать, расступитесь, дали! Вы такого молодца сроду не видали!
Раздайся круг, сольный номер идет!
Оказалось, слишком запросто хотел Мишаня посадить нас обратно в президиум. Да у тамады нашармачка не проедешь. Ставит посреди круга стул и назначает Мишане со свидетельницей за коллективное ротозейство сплясать на нем. Хоть с выходом из-за печки, хоть без выхода, но на стуле. Да не по отдельности, а в одной упряжке. Трактор, трактор-сосипатыч и коробка скоростей! Давай, милка, потанцуем для развития костей!
Танцплощадка такая, что на ней не разбежишься кренделя писать. Да еще с дамой. Везде ее ноги, руки и другие выступающие части. Попробуй среди них ударь чечетку или вприсядку пройдись.
Мишаня, стараясь не упасть, начал было что-то изображать, но свидетельница его быстро охолонила.
— Ты что, — говорит, — по моим ногам как по бульвару?! Разуйся!
Разулся Мишаня, да все равно нет цыганского огня, чтобы искры на головы окружающих из пяток и стула.
Баянист наяривает по клавиатуре туда и обратно, чертит мехами синусоиды…
Мишане обидно на себя глядеть, умеет он цыганочку делать… Да еще как умеет! Свидетельнице тоже в пляске палец в рот не клади — отобьет каблуками. Но нет на стуле простора, чтобы развернуться, заткнуть тамаду-выдумщика за пояс. Топчутся как слепые котята…
— Это тебе не безручные стаканы опрокидывать! — Вася-сосед синяком ухмыляется!
Но Мишаня вдруг кричит свидетельнице: «Подвинься, я лягу!» — падает на стул на колени и давай руками по себе плясать. Нашел выход. Поверхность собственного тела больше площади сиденья и свидетельница не путается. По груди, животу, бедрам, коленям, затылку, пяткам в бешеном темпе себя охлапывает, весь ходуном — то вперед согнется, то назад откинется — ходит. Такие пассажи вытворяет, у всех слюнки текут. Свидетельница над ним ручную чечетку бьет, задиком, плечами танцевально вихляет… Дают, не сходя со стула, цыганского дрозда. На полу такое не каждый сумеет.
Тамаде только и осталось руками развести и кышнуть непрошеных гостей из президиума.
Заняли мы свои места, а дя Афанасий захотел посидеть на танцевальном стуле.
— Что-то, — жалуется, — рана в боку заныла, похоже, осколок вилки остался.
Цыганские переплясы стул выдержал, дя Афанасия с осколком нет — рассыпался.
— Не свадьба, — поднялся с пола дя Афанасий, — а увечья сплошные. В боку травма от холодного оружия, еще и ум зашиб. Налейте, — просит, — пятнадцать капель для дезинфекции шизофрении.
Глава шестая. СИДИТ ЗАЯЦ НА ЗАБОРЕ
Ради здоровья не грех и выпить. Но тамада строго следит: начинают гости стаканами за галстук плескать, мигом объявляет культурное мероприятие.
— Ну-ка, — говорит, — чья сторона больше частушек знает?
И вызывает к себе двух женщин со стороны невесты и двух мужчин от жениха.
Мячиками выскочили Татка и Натка, две кубышечки лет по двадцать пять каждой. Трахнули каблуками, лампочки заподмигивали:
Оха-ха! Оха-ха!
Чья же буду я сноха?
Кто же будет мой жених?
Повоюю я у них!
Такие точняком повоюют без поражения.
На Татке юбка цветными волнами ходит. Натка в джинсах наступает на мою команду, в которую, что самое интересное, первым вошел мой начальник цеха Сметана. На самом деле он — Князев, Сметаной за глаза зовут, потому что белобрысый с ног до головы. Я его больше для приличия приглашал, когда отгулы подписывал, он с женой приехал, и, не лом проглотивши сидел, мол, я начальник и этим все сказано, веселился, невзирая на должность. Смело спел против Татки и Натки:
Начинаю припевать —
Жарено, варено!
То ли дома ночевать,
То ли у Матрены?
Натка, по бокам и сзади выпирающая из джинсов, подхватила любовную тему, не опускаясь до березок и свиданий при луне на речке:
Я любила тебя, гад,
Четыре года в аккурат!
А ты меня полмесяца
И то решил повеситься!
На подмогу Сметане в борьбе с этими оторвяжками вышел Паша Груздь, мой двоюродный брат. Паша — это два метра красоты, не считая сутулости. Он любовную бочку катить не стал: с кем тут состязаться? Спел на головы моторных девок:
Сидит заяц на заборе
В алюминевых трусах!
А кому какое дело,
Что ширинка на болтах?!
Татку такое пренебрежение задело за живое. Не переставая колотить каблуками, выпалила в Пашку:
Пойду в сад, в самый зад,
Наломаю хрену!
Натолкаю Пашке в рот
За его измену!
Сметана не стерпел, ввязался в любовную полемику:
На горе стоит избушка,
Красной глиной мазана!
Там живет моя зазноба,
За ногу привязана!
И получил за это от девок:
Я любила Вовку,
Да уважала Вовку!
А теперь Вовку
На мясозаготовку!
Если учесть, что Сметану Владимиром Николаевичем зовут, то вышло в самую точку. Натка еще и язык показала, что, мол, получил сильный пол от слабопрекрасного! Паше все равно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34