они жаждут эмоции успеха и рукоплесканий, на которые мы
весьма щедры. Мы затем и дали им этот успех, чтобы пользоваться отсюда
рождающимся самообольщением, с которым люди незаметно воспринимают наши
внушения, не остерегаясь их, в полной уверенности, что их
непогрешимость выпускает свои мысли, а воспринять чужих уже не может...
Вы не можете себе представить, как умнейших из гоев можно привести к
бессознательной наивности, при условии самообольщения, и вместе с тем
как легко их обескуражить малейшей неудачей, хотя бы прекращением
аплодисментов, и привести к рабьему повиновению ради возобновления
успеха... Насколько наши пренебрегают успехом, лишь бы провести свои
планы, настолько гои готовы пожертвовать всякими планами, лишь бы
получить успех. Эта их психология значительно облегчает нам задачу их
направления. Эти тигры по виду имеют бараньи души, а в головах их ходит
сквозной ветер. Мы посадили их на конька мечты о поглощении
человеческой индивидуальности символической единицей коллективизма...
Они еще не разобрались и не разберутся в той мысли, что этот конек есть
явное нарушение главнейшего закона природы, создавшей с самого
сотворения мира единицу, непохожую на другие именно в целях
индивидуальности...
Если мы могли привести их к такому безумному ослеплению, то не
доказывает ли это с поразительной ясностью, до какой степени ум гоев
человечески не развит по сравнению с нашим умом?! Это-то главным
образом и гарантирует наш успех.
Насколько же были прозорливы наши древние мудрецы, когда говорили,
что для достижения серьезной цели не следует останавливаться перед
средствами и считать число жертв, приносимых ради этой цели... Мы не
считали жертв из числа семени скота - гоев, хотя и пожертвовали многими
из своих, но зато и теперь уже дали им такое положение на земле, о
котором они и мечтать не могли. Сравнительно немногочисленные жертвы
из числа наших оберегли нашу народность от гибели...
Смерть есть неизбежный конец для всякого. Лучше этот конец
приблизить к тем, кто мешает нашему делу, чем к нашим, к нам,
создателям этого дела. Мы казним масонов так, что никто, кроме братий
об этом заподозрить не может, даже сами жертвы казни: все они умирают,
когда это нужно, как бы от нормального заболевания... Зная это, даже
братия, в свою очередь, не смеет протестовать. Такими мерами мы вырвали
из среды масонства самый корень протеста против наших распоряжений.
Проповедуя гоям либерализм, мы в то же время держим мы в то же время
держим свой народ и наших агентов в неукоснительном послушании.
Под нашим влиянием исполнение гоевских законов сократилось до
минимума. Престиж закона подорван либеральными толкованиями, введенными
нами в эту сферу. В важнейших политических и принципиальных делах и
вопросах суды решают, как мы им предписываем, видят дела в том свете,
каком мы их облекаем для гоевской администрации, конечно, через
подставных лиц, с которыми общего как бы не имеем, - газетным мнением
или другими путями... Даже сенаторы и высшая администрация слепо
принимают наши советы. Чисто животный ум гоев не способен к анализу и
наблюдению, а тем более к предвидению того, к чему может клониться
известная постановка вопроса.
В этой разнице способности мышления между гоями и нашими можно ясно
узреть печать избранничества и человечности, в отличие от
инстинктивного, животного ума гоев. Они зрят, но не предвидят и не
изобретают (разве только материальные вещи). Из этого ясно, что сама
природа предназначила нам руководить и править миром.
Когда наступит время нашего открытого правления, время проявлять
его благотворность, мы переделаем все законодательство: наши законы
будут кратки, ясны, незыблемы, без всяких толкований, так что их всякий
будет в состоянии твердо знать. Главная черта, которая будет в них
проведена, - это послушание начальству, доведенное до грандиозной
степени. Тогда всякие злоупотребления иссякнут вследствие
ответственности всех до единого перед высшей властью представителя
власти. Злоупотребления же властью, лежащей ниже этой последней
инстанции, будут так беспощадно наказываться, что у всякого отпадет
охота экспериментировать свои силы. Мы будем неукоснительно следить за
каждым действием администрации, от которой зависит ход государственной
машины, ибо распущенность в ней порождает распущенность повсюду: ни
один случай незаконности или злоупотребления не останется без
примерного наказания.
Укрывательство, солидарное попустительство между служащими в
администрации - все это зло исчезнет после первых же примеров сурового
наказания. Ореол нашей власти требует целесообразных, то есть жестоких
наказаний за малейшее нарушение, ради личной выгоды, ее высшего
престижа. Потерпевший, хотя бы и не в мере своей вины, будет как бы
солдатом, падающим на административном поле на пользу Власти, Принципа
и Закона, которые не допускают отступления с общественной дороги на
личную от самих же правящих общественной колесницей. Например, наши
судьи будут знать, что, желая похвастать глупым милосердием, они
нарушают закон о правосудии, который создан для примерного назидания
людей наказаниями за проступки, а не для выставки духовных качеств
судьи... Эти качества уместно показывать в частной жизни, а не на
общественной почве, которая представляет собою воспитательную основу
человеческой жизни.
Наш судьбоносный персонал будет служить не долее 55-летнего
возраста, во-первых, потому, что старцы упорнее держаться предвзятых
мнений, менее способны повиноваться новым распоряжениям, а во-вторых,
потому, что это нам доставит возможность такой мерой достигнуть
гибкости перемещения персонала, который этим легче согнется под нашим
давлением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25