Саннокими каждый день тайно надеялась, что бывший муж ее куродо вот-вот вспомнит о ней, но увы! Этого не случилось. Быть может, измученная душа Саннокими незримо посетила его и он услышал ее зов, но только вдруг, уже на самом пороге дома, куродо остановился и подозвал к себе Сабуро:
– Почему вы сторонитесь меня, словно чужого?
– Как я могу относиться к вам по-родственному? – ответил тот.
– Значит, прошлое забыто? А она? Все по-прежнему здесь?
– Кто это «она»? – спросил Сабуро.
– Вы же знаете кто. Зачем бы я стал спрашивать о другой? Я спросил вас о Саннокими.
– Не знаю. Может быть, здесь, – с нарочитой холодностью бросил в ответ Сабуро.
– Так скажите ей от моего имени:

Вновь увидел я твой дом.
Все в нем так душе знакомо.
Все о прошлом говорит.
Видно, и любовь мою
Время изменить не в силах.

Но такова жизнь! – И с этими словами он ушел.
«Мог бы, по крайней мере, хоть дождаться ответа! – подумал Сабуро. – Но видно, его бесчувственное сердце не способно хранить память прошлого». И он пошел в женские покои и сообщил сестре слова куродо.
Саннокими была бы рада, если бы куродо заглянул к ней хоть на самое короткое время.
«Зачем он послал мне эту весть? Какая жестокость!» – с горечью думала она.
Ответ явно посылать было ни к чему.
После того как была прочтена вся Сутра лотоса, Митиери устроил богатый пир по случаю окончания поста и начал собираться домой. Его стали упрашивать побыть еще денек-другой.
– Нет, из-за нас теснота в доме, да и дети мои вас беспокоят. Я лучше как-нибудь снова навещу вас один, – сказал Митиери и, отклонив все просьбы, решил немедленно возвратиться со своей семьей в Сандзедоно.
Тюнагон не знал, как выразить свою благодарность. Роняя слезы, он говорил:
– Слов нет, чтение сутр – дело святое! Но мне лестно также, что столько знатных особ, начиная с государыни и Левого министра, пеклись о спасении моей души. Такая радость воистину способна продлить жизнь. Великая честь выпала мне, старику! Довольно было бы с меня, ничтожного, если бы и один раз прочли какую-нибудь сутру, а тут столько дней подряд молились ради моего будущего, спасения…
Отикубо была на вершине счастья, и Митиери тоже радовался успеху задуманного дела. Тюнагон сказал еще:
– Есть у меня одна драгоценность, которую берег я в великой тайне от всех моих домашних. Как ни любил я зятя своего куродо в те годы, когда посещал он Саннокими, но и ему не отдал ее. Словно нарочно сберег для вас. Вот она, отдайте моему старшему внуку. – И с этими словами он достал из парчового мешочка великолепную флейту.
Старший внучек расцвел улыбкой и принял подарок с таким важным видом, словно был настоящим музыкантом. Видно было, что флейта очень ему понравилась.
Наконец, уже поздно вечером, Митиери отбыл с семьей в Сандзедоно. Он сказал своей жене:
– Тюнагон был безмерно счастлив. Подумай, чем бы нам еще порадовать старика?


***

Вскоре после этого торжества Левый министр сказал своему сыну:
– Уж очень я состарился годами. Тяжело мне, помимо своей гражданской службы, нести еще и службу в гвардии, она подходит только для человека в расцвете сил. – И передал Митиери свою военную должность начальника Левой гвардии.
Кто посмел бы воспрепятствовать этому в правлении государя, исполненного благосклонности к Митиери и всем его родным?
Тюнагон всей душой радовался блистательным успехам своего зятя, но в то же время заметно было, что он угасает, и не от какого-нибудь тяжелого недуга, а от старости. Наконец тюнагон слег в постель. Отикубо глубоко опечалилась. Настало время, когда она могла порадовать старика отца, но увы! К чему все теперь?
«О, если б отец пожил еще немного! – думала она. – Я мечтала окружить его заботами, как подобает любящей дочери».
Услышав, что тюнагону в этом году должно исполниться семьдесят лет, Митиери сказал:
– Когда бы мы могли надеяться, что отец твой проживет на свете еще долгие годы и много раз встретит годовщину своего рождения, то было бы еще простительно отметить ее как обычно. Свет осудит нас за слишком частые торжества, но я все равно думаю пышно отпраздновать семидесятилетие твоего отца. Сколько раз я жестоко мучил его, а порадовал лишь один раз. Это камнем лежит на моей совести! А уж когда он умрет, то поздно будет сетовать на то, что не оказали ему должных почестей. Быть может, нам последний раз дано утешить старика, так сделаем же для этого все, что в наших силах. – И Митиери стал поспешно готовиться к новому торжеству.
Правители разных областей старались выполнить любое его желание, чтобы войти к нему в милость. Он повелел каждому из них прислать одну из вещей, потребных для празднества, и таким образом, не слишком их обременяя, без труда собрал все нужное.
Незадолго перед тем меченосец получил новое повышение по службе: он был назначен правителем области Микава. Акоги отпросилась всего на семь дней, чтобы проводить своего мужа до места новой службы.
Отикубо со своей обычной добротой и заботливостью пожаловала им много прощальных подарков: дорожные принадлежности, набор серебряных чашек, одежду и прочее.
Сейчас наступила очередь меченосца услужить своему господину. Митиери послал к нему гонца с просьбой:
– В силу такой-то причины мне требуется немного шелка.
Меченосец тотчас же отправил Митиери сто свертков белого шелка, а жена его Акоги от себя послала Отикубо двадцать свертков шелка, окрашенного соком багряника.
Позволено было созвать со всех сторон прекрасных отроков, чтобы они своими плясками веселили гостей на пиру. Золото лилось рекой, а о деньгах и говорить не приходится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68