Феликс Эдмундович Дзержинский занимал с женой и сыном три небольшие комнаты. Квартира была уютная, но по ее обстановке было видно, что в ней не живут, а только ночуют: в это время Феликс Эдмундович работал по 18 часов в сутки, уезжая па работу утром и возвращаясь поздней ночью.
Устроившись на квартире, я не мог усидеть на месте решил использовать вечер для прогулки по городу. Выйдя из Троицких ворот, я паправился к Красной площади. В то время Красная площадь была не спланирована, покрыта булыжником. Через площадь проходили рельсы трамвая. Мавзолей, в первом его деревянном варианте, не был еще сооружен, воздвигались только леса для его постройки. Я спустился к ухабистым, запущенным набережным. На набережных вдоль кремлевских стен лежал мусор.
Внешний облик Москвы этого времени не мог понравиться мне, инженеру, прожившему много лет в крупных городах Западной Европы. Я себе отчетливо представил, какую гигантскую работу предстоит проделать, чтобы превратить Советский Союз в зажиточную, счастливую социалистическую страну, а Москву – в достойную столицу этой страны.
Вернувшись в Кремль, я ужинал с С. С. Дзержинской и ее сыном. Ужин совсем не напоминал лукулловских пиров, которыми буржуазная печать угощала на своих страницах в течение многих лет наших вождей. Хлеб, яичница и чай – вот и весь ужин.
Ровно в час ночи прибыл Феликс Эдмундович. Увидев его высокую фигуру в серой красноармейской шинели, в известной по многим фотографиям военной фуражке, я не мог преодолеть чувства растроганности. Я сравнивал его с тем Дзержинским, которого знал в 1905 году, когда мне было 10 лет. Веселый, молодой революционер-подпольщик превратился в вождя, несущего на себе гигантскую по змаху и ответственности работу. Одно осталось неизменным – энтузиазм и энергия, которые били в 1905 году из каждого взгляда и движения молодого Феликса и которые остались неизменными до самой смерти.
Дзержинский встретил меня так, будто бы мы расстались накануне. Мы вспоминали старые времена, вспоминали, как он жил в подполье, в квартире моих родителей в Варшаве, и я, десятилетний мальчик, вел с ним серьезные беседы на политические темы.
Во время беседы Феликс Эдмундович закусывал, не успев, по-видимому, поужинать на работе. После ужина он объявил, что мы переходим к деловой части разговора. Разговор длился почти два часа – до трех часов ночи.
Во время беседы Дзержинский все больше и больше забывал свою дневную усталость и задавал мне множество вопросов. Разговор касался плана ГОЭЛРО. Я обратил внимание Феликса Эдмундовича на то, что план ГОЭЛРО (с ним я ознакомился еще за границей) взял установку на удовлетворение потребности Советского Союза только в электрической энергии и не касался снабжения Советского Союза теплом, и в частности теплом низких потенциалов, то есть теплом в виде пара и горячей воды. Все электростанции, намеченные планом ГОЭЛРО, были чисто силовыми электростанциями, то есть электростанциями, производящими лишь электрическую энергию, тогда как промышленность и население нуждаются также и в тепле…
Дзержинский очень заинтересовался этим вопросом и предложил мне организовать внутри ВСНХ СССР небольшую ячейку для обследования теплового и силового хозяйства промышленности. После этого обследования, сказал он, можно будет поднять вопрос о теплоснабжении промышленности. Я высказал опасение, что не справлюсь с организационной стороной этого дела в совершенно неизвестных мне условиях СССР. Феликс Эдмундович мне ответил:
– Вы только будьте твердо уверены в правильности ваших технических предпосылок. Если вы в них уверены – а у меня впечатление, что вы твердо знаете, чего хотите, – то с организационной стороной так или иначе справимся.
На этом наша ночная беседа закончилась.
На следующий день в 10 часов утра Дзержинский поехал со мной в ВСНХ. Мы ехали в открытом автомобиле Феликс Эдмундович пригласил к себе Кацнельсона, который за несколько дней до этого был назначен начальником административно-финансового управления ВСНХ СССР, и попросил его обеспечить меня квартирой. Шутя Дзержинский добавил, что квартира является совершенно необходимой реальной базой для развертывания дальнейшей работы.
После этого он направил меня к Г. И. Ломову (товарищ Ломов в это время исполнял обязанности начальника Главного экономического управления ВСНХ СССР) и просил оберегать мои первые шаги в ВСНХ.
Я приступил с большим пылом к организации ячейки по теплосиловому хозяйству. Ячейка должна была называться «Отдел рационализации теплового и силового хозяйства промпредприятий». В несколько дней я разработал положение об отделе и приступил к согласованию проекта приказа о его организации с членами президиума ВСНХ СССР. Тогда еще единоначалие не было введено, и внутриколлегиальная демократия требовала, чтобы проект приказа, прежде чем его подпишет председатель BCIIX, был завизирован всеми членами президиума. При таком способе оформления я познакомился по очереди со всеми членами президиума ВСНХ СССР.
Дзержинский внимательно следил за организацией моего отдела. Помню такой случай. Квартира, которую я получил через три дня после приезда в Москву, находилась в доме ВСНХ на Лубянском проезде. Однажды я вернулся из ВСНХ в 11 часов вечера и, чувствуя усталость, лег спать. Ровно в 12 часов ночи стучат в дверь. Открываю. Соседка, очень бледная, сообщает, что какой-то красноармеец из ОГПУ пришел за мной и требует, чтобы я немедленно отправился к Дзержинскому. Я быстро оделся и направился к зданию ОГПУ, где для меня уже был заготовлен пропуск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118