Некому там было мыть его одеяния, и обычно он посылал одежду для стирки в родительский дом. И вот из-за чего-то рассердились на него домашние. «Стал монахом, даже не выслушав, что скажут родные, да еще смеет говорить такие несносные вещи?» — так они восклицали, и он, сложив, послал им:
Има ва вага
Идзути юкамаси
Яма нитэ мо
Ё-но уки кото ва
Нао мо таэну ка
Теперь мне
Куда же отправиться?
Даже в горах
Мирская суета
Никак не переводится.

28
Тот же человек осенью того года, когда умер его отец, бывший в чине хёэ-но сукэ, и в доме собралось много народу, с вечера распивал с гостями вино. Печалились о том, кого с ними не было, и гости и хозяин с любовью о нем вспоминали. Забрезжил рассвет, пал туман. Тогда один гость:
Асагири-но
Нака-ни кими масу
Моно нараба
Харуру мани мани
Урэсикарамаси
В утреннем тумане
Если бы ты
Пребывал,
То, только бы начал он рассеиваться,
Вот мы бы возрадовались —
так произнес, и Кайсё ответил:
Кото нараба
Харэдзу мо аранаму
Акигири но
Магирэ-ни миюру
Кими то омован
Ах, если б было так,
Пусть бы осенний туман не редел.
В его дымке
Ты смутно виден,
Думал бы я.
В гостях там были Цураюки, Томонори и другие.
29
Однажды во дворце покойного Сикибугё-но мия правый министр третьего ранга, Сандзё-удайдзин, и другие придворные собрались вместе, играли в го, услаждали себя музыкой. Наступила ночь, все захмелели, пересказывали разные истории, делали друг другу подношения. И вот, воткнув в головной убор цветок оминаэси, правый министр:
Оминахэси
Ору тэ-ни какару
Сирацую ва
Мукаси-но кэфу-ни
Арану намида ка
Светлая роса,
Приставшая к руке, что сорвала
Цветок оминаэси,
Может быть, это слеза
О том, что нет сегодня того, кто был ранее? —
так сложил. Там во множестве были и другие люди, но стихи их были нехороши и забылись.
30
Покойный Мунэюки-но кими, бывший в чине укё-но ками, однажды ждал повышения в должности, но узнал, что повышения не будет. В то время у императора Тэйдзи все слагали стихи на тему водорослей, обвивавших камень, присланный из провинции Ки:
Укё-но ками сложил:
Окицу кадзэ
Фукэви но ура ни
Тацу нами-но
Нагори ни саэ я
Вага ва сидзумаму.
Ветер в море,
В бухте Фукэй
После вздымающихся волн
Легкое волнение вод — в них,
Что ли, мне погрузиться?

31
Тот же Укё-но ками как-то написал Гэму-но мёбу:
Ёсо нагара
Омохиси ёри мо
Нацу-но ё-но
Михатэну юмэ дзо
Хаканакарикэру
Мимолетно
Любил я тебя, но еще быстротечнее было
Наше свиданье,
Как краткий сон
Летней ночью.

32
Вот стихотворение, сложенное Укё-но ками и поднесенное императору Тэйдзи:
Аварэ тэфу
Хито мо ару бэку
Мусасино-но
Куса-то дани косо
Офу бэкарикэру
«Как жаль его», — и то, верно, сказали бы
Люди обо мне,
Будь я хотя бы травой,
На равнине Мусаси
Растущей.
И еще:
Сигурэ номи
Фуру ямадзато-но
Ко-но сита ва
Ору хито кара я
Мори сугинураму
Даже под дерево
В горной деревушке, где льет
Беспрестанно осенний дождь,
И туда капли дождя просочились,
Верно, какой-то человек ветви сломал —
так он написал, и стихи его выражают сожаление о том, что император не одаряет его своей милостью. Император соизволил взглянуть и сказал: «Что это такое? Не понимаю смысла» — и даже показал Содзу-но кими. Прознал об этом Укё-но ками и понял, что все напрасно, так и людям рассказывал.
33
Мицунэ сложил и поднес императору:
Татиёраму
Коно мото мо наки
Цута-но ми ва
Токиха нагара-ни
Аки дзо канасики
Подобно плющу,
Не имеющему дерева,
Чтоб опереться,
Все время зеленый.
И осенью это особенно грустно.

34
В дом Укё-но ками его возлюбленная:
Иро дзо то ва
Омохоэдзу томо
Коно хана-ни
Токи-ни цукэцуцу
Омохиидэнаму
Хоть и не думаешь ты
О цвете,
Но если б об этом цветке
Хоть изредка
Ты вспоминал!

35
Цуцуми-тюнагон по высочайшему повелению отправился в горы Оутияма, где пребывал император-монах. Император был очень грустен, и тюнагоном овладела печаль. Было это место очень высокое, и, увидев, как снизу поднимается множество облаков, тюнагон сложил:
Сиракумо-но
Коконохэ-ни тацу
Минэ нарэба
Охоутияма то
Ифу ни дзо ари кэру
Это пик,
Над которым в девять слоев стоят
Белые облака.
Потому и зовется он
Оутияма.

36
Когда прежняя сайгу жила в стране Исэ, Цуцуми-но тюнагон был послан гонцом из дворца, и:
Курэтакэ-но
Ёё-но мия кото
Кику кара ни
Кими ва титосэ-но
Утагахи мо наси
Слышал я,
Что ваше обиталище —
Как бамбук с множеством коленцев,
Так и вам жить множество лет,
В этом нет сомнений.
Ответ же неизвестен. Это место, где жила сайгу, называлось Такэ-но мия — Бамбуковый дворец.
37
Один из братьев правителя Идзумо получил разрешение прибыть во дворец, и другой, которому разрешения не было дано, сложил:
Каку сакэру
Хана мо косо арэ
Вага тамэ-ни
Онадзи хару то я
Ифу бэкарикэру
Бывают же цветы,
Что так пышно цветут.
А вот про меня
«Такая же весна»
Разве можно сказать?

38
Дочь пятого сына прежнего императора, звавшаяся Итидзё-но кими, служила в доме Кёгоку-но миясундокоро, Госпожи из Восточных покоев. Что-то неладное приключилось, она оставила дворец и впоследствии, будучи супругой правителя страны Юки, сложила:
Тамасака-ни
Тофу хито араба
Вата-но хара
Нагэкихо-ни агэтэ
Ину то котахэё
Если изредка
Кто-нибудь спросит [обо мне],
По равнине моря
Стонущий парус подняв,
Удалилась она — так ответь.

39
Когда дочь Морофути, правителя Исэ, выдали замуж за тюдзё Тадаакира, Укё-но ками решил жениться на бывшей там юной девушке и обменялся с нею клятвами, а наутро, сложив стихи, послал ей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28