С тех пор я часто наблюдала за сладкой парой отца и Катрин, и все чаще
и чаще терла свою щель, наслаждаясь вместе с ними.
Мне исполнилось 11 лет, когда Катрин заболела. Ее увезли в больницу и
она к нам не вернулась. Отец несколько дней ходил мрачный и молчаливый, а
однажды пришел домой пьяный. Не разуваясь, он свалился на кровать и заснул.
Я с большим трудом, неумело и суетливо сняла с него пиджак. Рубашка тоже
была грязная. я сняла и ее. Потом сняла с него брюки и хотела уже уйти, как
обратила внимание, что белье тоже грязное и давно не стирано. Его нужно
было снять, но от мысли, что он останется голый, у меня дрогнуло сердце и
сладко защемило между ног. Я положила костюм на стул и подошла к кровати.
Осторожно, чтобы не разбудить его, я расстегнула его нижнюю рубашку, чуть
приподняв его, стянула ее к подмышкам. Запрокинув его руки вверх, стянула
рубашку с туловища. Потом я тоже осторожно стянула с него трусы. Я долго
стояла возле него, взирая на его большую голую "штуку" на его широкую
волосатую грудь, на толстые руки и впалый живот, На ноги и вновь на его
большой, безвольно поникший член. Меня мучило огромное желание потрогать
этот член рукой, но я сдержалась. Захватив одежду отца, вышла на кухню. Все
время пока я чистила платье, я думала о члене, представляла его в своих
губах, мысленно гладила его руками. Идя из кухни к себе, я снова подошла к
спящему отцу и, набравшись смелости притронулась рукой к члену. Член был
холодный и приятно мягкий. Отец закричал во сне. Я испугалась и убежала к
себе. Прикосновение к члену произвело на меня огромное впечатление. Я еще
долго чувствовала его нежную упругую мягкость. И, возбужденная происшедшим,
я долго не могла уснуть и пролежала в мечтательной полудремоте минут сорок,
затем снова встала с постели. Раздетая, в одной нижней рубашке, я вошла в
комнату отца. Он все еще также голый лежал поверх одеяла, и, очевидно, ему
было холодно. Накрыв его простыней, я села рядом с кроватью на стул и так
просидела до утра, слушая его тяжолое дыхание.
Как нарочно, целую неделю отец приходил домой трезвый. Допоздна читал
лежа в постели и я, дождавшись когда он уснет гасила у него свет. Убирая,
как-то комнаты, я нашла пакет с фотографиями, которые еще показывала
Катрин. На этот раз я взглянула на них более осмысленно и мое воображение
по картинкам создало красочные моменты жарких совокуплений. Я не
удержалась, за 10 дней после смерти Катрин, доставила себе обильное
удовольствие, растирая пальцами клитор.
В эту ночь у меня в первый раз пришли регулы. Если бы Катрин не
рассказала мне об этом, что это такое, я бы очень испугалась. Все было так
неожиданно, что я не знела, чем заткнуть это кровоточащее жерло. Ваты дома
не оказалось. Через три дня регулы прошли. А через неделю я надела уже
бюстгальтер. Груди были еще небольшие и торчали двумя острыми пирамидками.
Поглаживая соски грудей, я не испытывала удовольствия. И теперь в моменты
сладострастия я работала обеими руками. Я росла в атмосфере молчаливого
своеволия. Отец со мной никогда не разговаривал, ни о чем не спрашивал, не
ругал и не хвалил. Однажды я гладила его рубашку и провела по ней
перегретым утюгом. Рубаха сгорела. Я испугалась, ждала ругани, но отец даже
не обратил внимания. Он достал другую, одел и ушел. Постепенно я привыкла
делать все, что заблагорассудится, и сама безразлично относилась к тому,
что происходит вокруг.
Был случай, я собиралась в кино и гладила свое лучшее платье.
Отправившись умываться, я повесила его на спинку стула у стола. Отец
ужинал. Вернувшись, я увидела, что по столу разлито черничное варенье,
банка валялась на полу, отец моим платьем вытирает пятна с костюма и брюк.
Не скажу что мне тогда было совершенно безразлично такое отношение отца к
моим вещам, но вообще эту трагедию я перенесла спокойно. Я принесла в тазу
воды, бросила туда мое, безнадежно загубленное платье, и молча вымыла пол
этим платьем. В кино в этот вечер я пошла в другом платье. Мальчишки за
мной ухаживали, я им нравилась, но моя молчаливость их отпугивала. Побыв со
мной один-два вечера, они оставляли меня, но мне, в сущности, это было
безразлично.
Однажды, я поздно вечером ехала домой в трамвае. Кондуктор дремал, ко
мне на площадку вошел парень. Он, видно, был пьян и плохо соображал, что
делал. Обняв меня за плечи сзади, он повернул меня лицом к окну и прикрыл
от посторонних своей широкой спиной. Его руки проникли под ворот платья и
скользнули под бюсгальтер, стали мять грудь. Я попыталась освободиться от
его обьятий, но он держал меня крепко. Так мы простояли 10 минут молча и
неподвижно. Когда трамвай подошел к моему дому, я шепнула парню: "Мне
сейчас выходить, пусти! ". Он нехотя разжал свои руки, а я даже не
взглянула на него, вышла, с безразличием к окружающим. Я стала безразлично
относиться сама к себе. Меня ничего не трогало, ничего не интересовало, мне
было очень скучно. Иногда меня мучила тревога, даже страх. В такие минуты я
оставалась дома и жизнь мне казалась бездонной, одинокой, а я в ней
крохотной песчинкой, несущейся в пропасть одинокой и слабой, и беззащитной.
Жизнь была так однообразна и скучна, что не только день на день были
похожи, как две капли воды, но и годы мало чем отличались друг от друга.
Однажды, мне исполнилось 13 лет, отец пришел домой раньше чем обычно.
Вместе с ним в комнату прошли три дюжих парня. Ни слова не говоря, они
стали носить вещи. Я едва успевала укладывать мелочи, разбросанные по всем
комнатам. Через два часа вещи были уложены и их куда-то увезли.
1 2 3 4 5 6 7 8