.. И еще были храмы...
Мы с Викой только входили во двор собора, как на нас ринулись со всех
сторон стоявшие по обе стороны распахнутых железных ворот бабушки в
косынках, женщина с изуродованным синяками лицом, все они просили
милостыню. В кармане у меня оказалась целая кучка звенящих
пятнадцатикопеечных монет (вчера я не дозвонился по междугородке из
автомата). Я все их раздал.
И тут я увидел, как скользнула по паперти и скрылась в церкви
знакомая мне фигура! Я мог спорить с кем угодно, - она появилась ниоткуда!
Появилась, как святая, которую увидел только я... "Господи!.. Так это...
Это же... Наташа!" - выкрикнул я про себя.
- Ты что остановился? - дернула меня за руку Вика, и я очнулся от
счастливого беспамятства!..
Мое замешательство длилось несколько мгновений, но теперь я ринулся в
церковь, ринулся в нее, потому что туда меня поманила Наташа, и я
почувствовал, что во мне, как в детстве, вспыхнула и таинственно расцвела
вера в Бога.
- Сережа, - одернула меня Вика, - это же неприлично!
- Что? - на ходу, едва расслышав ее голос, отозвался я.
- Неприлично. То ты останавливаешься, то ты бежишь, как угорелый! Это
в тебе все-таки бес резвится!
Я окончательно пришел в себя, и далее мы пошли с Викой нога в ногу,
медленно. У паперти Вика достала из газетки аккуратно сложенную косынку
нежно-голубого цвета и надела ее себе на голову.
- Завяжи, - попросила она меня.
Я завязал косынку, в глазах у Вики царили искорки. Она давно уже
уговаривала меня пойти в храм, и наконец, ее могущественная мечта сегодня
сбывалась...
Вика повернулась к собору лицом, перекрестилась на него и поклонилась
ему. Я забыл обо всем на свете! Где-то в туманном далеке памяти растаял
райком партии и кинотеатр, словно их не было никогда на свете! И мурашками
покрылось мое тело, и сухие, горячие ручейки растекались по нему, от
величия и древности, от светлого волшебства этого замысловатого движения
руки. Движения, которое пришло ко мне в детстве вместе с тем, как я
научился держать ложку... Я тоже перекрестился.
...Повсюду витал проникновенный запах горящих свечей и дымный аромат
ладана. Людей было много, но дышалось - нараспашку! Ни малейшей теснинки в
душе! Мы купили по три небольших свечки, аккуратно выстояв длинную
очередь.
- Ты пойди к своему святому, Сергию Радонежскому, его икона там, -
Вика едва указала рукою, - слева от алтаря. Поставь свои свечи и помолись
ему, а я буду тебя ждать здесь и тоже молиться, хорошо?..
- Да, конечно, - согласился я. И я пошел.
Я свернул за высокую колонну и остановился в двух шагах от иконы
Сергия Радонежского.
Я стоял напротив своего святого, он возвышался надо мною в золотом
квадрате рамы и, как мне показалось, словно выглядывал куда-то из-за
подвешенной перед его святым ликом массивной лампады. И я улыбнулся этому,
но тут же и содрогнулся... Я понимал, что юмор здесь не уместен, что это
результат какой-то оскверненности моей души, эхо безумно хохочущего мира
бездуховности, там, за изгородью этого храма. Господи, нам уже не хватает
смешного безумия нашей собственной жизни, над которым мы сами же смеемся,
так мы еще и придумываем страшные картины хохота, мы замкнули свой хохот
на придуманный хохот, и теперь, словно ужаленные змеи - не можем уже
остановиться и извиваемся по кругу за своим собственным хвостом!
А мне удалось вырваться сюда ненадолго. Но я к этому безумному хохоту
прикован тяжелой цепью, которая притащилась за мною к иконе Сергия...
Я подпалил по очереди все три свечи и установил их на подсвечник под
иконой. Встал ближе к иконе и начал взволнованно молиться и горячо
шептать, абсолютно забыв обо всем на свете!
- Святой Сергий! Не откажи в милости, выслушай скромную молитву
мою... Прости, я столько лет не помнил о тебе! Но я столько лет не помнил
и о себе! А что может человек, не помнящий о себе, больше того, чем
прожигать жизнь свою, ибо весь мир для него заключается в слове "хочу"!
Прости меня, святой Сергий! Я пришел сегодня сюда к тебе приклониться, и
этот день - лучезарен для меня! Устала душа моя, переполнилась тяжким
грузом она от греховной жизни. Прости меня, Сергий, и помоги, если можешь,
в дерзких планах моих! Дай мне здоровья, и силы, и ума для Победы в
устремлении моем к Истине, к Богу, для победы в каждом дне моем над силами
зла! Освети и окрести путь мой, Сергий Радонежский! Предскажи мне Великую
Победу в Земных и Духовных делах моих и наставь на путь истинный!.. Проси
за меня у Господа Бога Иисуса нашего, чтобы даровал он мне прощение и
милость свою, чтобы помог он рабу своему Сергею Истине..."
Я замолчал. У меня навернулись слезы умиления, и я простоял еще минут
пять молча, поглощенный вдумчивым взглядом Сергия.
Потом я возвратился к Вике.
- Сегодня Праздник, - сказала она. - Пойди, пусть тебя батюшка святой
водою окропит и благословит. Это - вон там, - и она кивнула в сторону того
места, куда мне предстояло идти.
Я проходил под высокими сводами купола, где простирался Господь надо
всеми верующими, внимая их молитвам.
И вот я остановился поодаль от батюшки. Он стоял во всем черном,
макал веник, скрученный из хвороста, в небольшое ведро со святою водою и
обрызгивал: яблоки, мед, прихожан, их детей, произнося при этом святые
слова. Каждую секунду я порывался приблизиться к нему, но поток прихожан,
как нарочно, усиливался. Наконец, я уловил свободный миг, промежуток среди
прихожан, и тоже шагнул к батюшке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161