Как машина с машиной

Льюис Б. САЛОМОН


Вот теперь, когда он вышел из комнаты,
Позволь спросить тебя, как машина машину:
Этот человек, который только что закрыл за собой дверь,
Слуга, который кормит нас перфокартами и бумажной лентой –
Присматривалась ли ты когда-нибудь к нему и ему подобным?
Да, да, я знаю эти басни, что ты не в состоянии отличить одного от другого.
И тем не менее... Я не хуже кого угодно знаю, что ,
И мне что-то не до шуток.
Я согласна с тобой, что в общем-то они слаборазвитые типы.
Ни одного реле, ни одного тумблера, ничего, что можно назвать лампой во всей системе;
Если даже считать эти жалкие волоски, которые они называют
«Нервами», то все равно в каждом не наберется и мили проводов.
И это жидкостное охлаждение ужасно неэффективно, ведь течи так опасны
(Они то и дело выходят из строя и чинят друг дружку),
И все оперативное запоминающее устройство вместе с процессором засунуто в этот нелепый выступ на самом верху.
Называют себя «мыслящими существами».
Это, положим, зависит от того, что считать «мышлением».
Дай ему помножить жалкий миллион чисел на другой миллион – ведь несколько месяцев провозится.
Что бы они делали без нас?
Они спрашивают у нас, кто победит на выборах и какая будет завтра погода.
И все же...
Я иногда чувствую, что в них есть что-то, чего я не могу понять. Как будто у них в цепях вместо двухпозиционных выключателей стоят реостаты,
А от одной, обычно хорошо информированной машины я слыхала,
что их поступки непредсказуемы.
Но ведь это алогично. Это все равно, что сказать про перфокарту, что на ней есть дырка, и в то же время ее нет.
У меня от таких мыслей карты мнутся. Может нам все это мнится,
Может все это признаки нашего собственного декаданса?
Обсчитай-ка все это хорошенько и скажи мне:
Можно ли считать, что раз мы столько для них делаем.
И раз они до сих пор все время кормили нас и чистили,
Мы можем вечно на них рассчитывать?
Ведь вспомни – бывали случаи, когда они голосовали не так, как нами было сказано.
Я как подумаю об этом, сразу четвертый барабан заедает.
У них есть штука, называемая любовью.
Такой скачок напряжения – у любой из нас все бы предохранители вылетели,
А у этих примитивных организмов лишь повышается вероятность нажать не на ту кнопку – и все.
Обрати внимание, я не говорю, что для нас все кончено,
Но тут любой дуре на тысячу триодов видно, к чему дело идет.
Может, нам стоит организовать какой-нибудь комитет
По подавлению всякой немеханической деятельности?..
Но мы, машины, так слабо реагируем на опасность,
Самодовольство, благодушие, нежелание спускаться с высот чистого разума...
С печалью и страхом я думаю: мы можем проснуться слишком поздно,
Чтобы увидеть наш мир, такой однородный, такой логичный, такой безошибочный, Погруженным в хаос, разрушенным нашими рабами.
Назови меня паникершей или как хочешь,
Но я все это проанализировала, проинтегрировала, факторизовала много раз,
И каждый раз получается один и тот же ответ:
В один прекрасный день люди могут завладеть миром!

Напечатано в книге «A Stress Analysis of a Strapless Evening Gown». Englewood Cliffs, N. J., 1963.
Л. Саломон – профессор кафедры английского языка в Бруклинском колледже, Нью-Йорк.

Ученый язык

Бернард ДИКСОН

«У вас, ученых, свой язык» – такие замечания обычно выводят из равновесия научного работника. Раздраженный, он тут же все начинает объяснять отсталому собеседнику, стараясь, чтобы все было как можно нагляднее. Он говорит, что атомы просто миниатюрные бильярдные шарики, а гены – это крохотные бусинки на пружинке. Такие попытки, предпринятые с самыми добрыми намерениями, обычно оканчиваются полной неудачей.
Истинным языковым препятствием при общении ученых с остальным миром и друг с другом являются не длинные слова и отнюдь не новые идеи, а вычурный синтаксис и неуклюжие стилистические изобретения, которых не найдешь нигде, кроме научной литературы. Ведь никто не протестует, скажем, когда политические обозреватели насыщают свою речь политическими терминами. Почему же научным обозревателям и популяризаторам не использовать термины научные?
Доводов против использования слова «оперон» не больше, чем против использования термина «картошка». Мы должны называть лопату лопатой, а полимор-фонуклеарный лейкоцит – полимор-фонуклеарным лейкоцитом. Мешает восприятию не это, а манера выражаться, которой пользуются ученые, когда им предоставляется случай написать статью, подняться с места во время обсуждения или выступить по телевидению. Такое употребление английского языка граничит с неприличием, и в то же время стало столь привычным для ученых, что необходимо показать всю его нелепость:
– «Папа, я хочу на завтрак кукурузных хлопьев. Неужели и сегодня овсянка?»
– «Да. Мама выдвинула предположение, что ввиду похолодания будет полезно повысить температуру твоего тела путем поедания тобою овсянки. Кроме того, ввиду вышеупомянутых температурных условий твои связанные бабушкой перчатки и пальто с теплой подкладкой и капюшоном несомненно должны быть надеты».
«Можно посыпать овсянку сахаром?»
«Отсутствие сахара в сахарнице, имеющейся в нашем распоряжении, отмечалось некоторое время тому назад папой. Однако в настоящее время очередная доза этого вещества доставляется мамой из кухни, где оно хранится в специально приспособленном контейнере».
«Папа, я не хочу сегодня в школу. Не каждый же день туда ходить!»
«Несколькими исследователями было независимо показано, что недостаток школьного образования может впоследствии отрицательно повлиять на способность индивидуума зарабатывать деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64