– Мне бояться нечего – все равно хуже, чем у отчима, нигде не будет. Только вот матери жалко. Совсем она изведется без меня.
Тут старик свистнул так громко, что листья с деревьев посыпались, цветы к земле пригнулись и трава пожухла.
И вдруг, откуда ни возьмись, стал перед ним конь. Трехсаженный хвост развевается, и сам огромный-преогромный, будто гора.
Подхватил леший Ивана, вскочил в седло, и помчались они, словно вихрь.
– Стой, стой, – закричал Иван, – у меня шапка свалилась!
– Ну, где станем твою шапку искать! Пока ты проговорил, мы пятьсот верст проехали, а теперь до того места – уже целая тысяча.
Через мхи, болота, через леса, через озера конь перескакивал, только свист в ушах стоял.
Под вечер прискакали в лешачье царство.
Видит Иван: на поляне высокие палаты, а вокруг забором обнесены из целого строевого лесу. В небо забор упирается, а ворот нигде нету.
Рванулся конь, взвился под самые облака и перескочил через изгородь.
Леший коня расседлал, разнуздал, насыпал пшеницы белояровой Белояровая пшеница – кукуруза.

и повел Ивана в палаты:
– Сегодня сам ужин приготовлю, а ты отдыхай. Завтра за дело примешься.
С теми словами печь затопил, семигодовалого быка целиком зажарил, выкатил сорокаведерную бочку вина:
– Садись ужинать!
Иван кусочек-другой съел, запил ключевой водой, а старик всего быка оплел, все вино один выпил и спать завалился.
На другой день поднялся Иван раненько, умылся беленько, частым гребешком причесался. Все горницы прибрал, печь затопил и спрашивает:
– Что еще делать?
– Ступай коней, коров да овец накорми, напои, потом выбери десяток баранов пожирнее и зажарь к завтраку.
Иван за дело принялся с охотой, и так у него споро работа пошла – любо-дорого поглядеть! Скоро со всем управился, стол накрыл, зовет старика:
– Садись завтракать!
Леший парня нахваливает:
– Ну, молодец! Есть у тебя сноровка и руки, видать, золотые, только сила ребячья. Да то дело поправимое. Достал с полки кувшин:
– Выпей три глотка. Иван выпил и чует – сила у него утроилась.
– Вот теперь тебе полегче будет с хозяйством управляться.
Поели, попили. Поднялся старик из-за стола:
– Пойдем, я тебе все здесь покажу.
Взял связку ключей и повел Ивана по горницам да кладовым.
– Вот в этой клети золото, а в той, что напротив, серебро.
В третью кладовую зашли – там каменья самоцветные и жемчуг скатный Жемчуг скатный – достаточно крупный, круглый и ровный, как бы скатанный.

и четвертой – дорогие меха: лисицы, куницы да черные соболя. После того вниз спустились. Тут вин, медов и разных напитков двенадцать подвалов бочками выставлено. Потом снова наверх поднялись. Отворил старик дверь. Иван через порог переступил да так и ахнул. По стенам развешаны богатырские доспехи и конская сбруя. Все червонным золотом и дорогими каменьями изукрашено, как огонь горит, переливается на солнышке.
Глядит Иван на мечи, на копья, на сабли да сбрую и оторваться не может.
«Вот как бы, – думает, – мне те доспехи да верный конь!»
Повел его леший к самому дальнему строению. Подал связку ключей:
– Вот тебе ключи ото всех дверей. Стереги добро. Ходи везде невозбранно и помни: за все, про все с тебя спрошу, тебе и в ответе быть.
Указал на железную дверь:
– Сюда без меня не ходи, а не послушаешь – на себя пеняй: не быть тебе живому.
Стал Иван служить, свое дело править. Жили-пожили, старик говорит:
– Завтра уеду на три года, ты один останешься. Живи да помни мой наказ, а уж провинишься – пощады не жди.
На другое утро, ни свет ни заря, коня оседлал, через забор перемахнул – только старика и видно было. Остался Иван один-одинешенек. Слова вымолвить не с кем.
Прошел еще год и другой – скучно стало Ивану: «Хоть бы одно человеческое слово услышать, все было бы полегче».
И тут вспомнил: «Что это леший не велел железную дверь открывать? Может быть, там человек в неволе томится? Дай-ка пойду взгляну, ничего старик не узнает».
Взял ключи, отпер дверь. За дверью лестница – все ступени мохом поросли. Иван спустился в подземелье. Там большой-пребольшой конь стоит, ноги цепями к полу прикованы, голова кверху задрана, поводом к балке притянута. И видно: до того отощал конь – одна кожа да кости.
Пожалел его Иван. Повод отвязал, пшеницы, воды принес.
На другой день пришел, видит – конь повеселее стал. Опять принес пшеницы и воды. Вволю накормил, напоил коня. На третий день спустился Иван в подземелье и вдруг слышит:
– Ну, добрый человек, пожалел ты меня, век не забуду твоего добра!
Удивился Иван, оглянулся, а конь говорит:
– Пои, корми меня еще девять недель, из подземелья каждое утро выводи. Надо мне в тридцати росах покататься – тогда в прежнюю силу войду. Стал Иван коня поить, кормить, каждое утро на зеленую траву-мураву выводить. Через день конь в заповедном лугу по росе катался.
Девять недель поил, кормил, холил коня. В тридцати утренних росах конь покатался и такой стал сытый да гладкий, будто налитой.
– Ну, Иванушка, теперь я чую в себе прежнюю силу. Сядь-ка на меня да держись покрепче. А конь большой-пребольшой – с великим трудом сел Иван верхом.
В ту самую минуту все кругом стемнело – и, словно туча, леший налетел.
– Не послушал меня, вывел коня из подземелья!
Ударил Ивана плеткой.
Парень семь сажен с коня пролетел и упал без памяти.
– Вот тебе наука! Выживешь – твое счастье, не выживешь – выкину сорокам да воронам на обед!
Потом кинулся леший за конем. Догнал, ударил плеткой наотмашь; конь на коленки пал.
Принялся леший коня бить.
– Душу из тебя вытрясу, волчья сыть!
Бил, бил, в подземелье увел, ноги цепями связал, голову к бревну притянул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133