ночью же, наоборот,
внешностью был похож на последнего, а в глазах светились душа и сердце
матери. Кто мог снять с ребенка злые чары? Жена викинга и горевала и
боялась, и все-таки привязывалась к бедному созданию все больше и больше.
Она решила ничего не говорить о колдовстве мужу: тот, по тогдашнему
обычаю, велел бы выбросить бедного ребенка на проезжую дорогу - пусть
берет кто хочет. А жене викинга жаль было девочку, и она хотела устроить
так, чтобы супруг ее видел ребенка только днем.
Однажды утром над замком викинга раздалось шумное хлопанье крыльев, -
на крыше отдыхали ночью, после дневных маневров, сотни пар аистов, а
теперь все они взлетели на воздух, чтобы пуститься в дальний путь.
- Все мужья готовы! - прокричали они. - Жены с детьми тоже!
- Как нам легко! - говорили молодые аисты. - Так и щекочет у нас
внутри, будто нас набили живыми лягушками! Мы отправляемся за границу! Вот
счастье-то!
- Держитесь стаей! - говорили им отцы и матери. - Да не болтайте так
много - вредно для груди!
И все полетели.
В ту же минуту над степью прокатился звук рога: викинг с дружиной
пристал к берегу. Они вернулись с богатою добычей от берегов Галлии, где,
как и в Британии, народ в ужасе молился: "Боже, храни нас от диких
норманнов!"
Вот пошло веселье в замке викинга! В большой покой вкатили целую
бочку меда; запылал костер, закололи лошадей, готовился пир на весь мир.
Главный жрец окропил теплою лошадиною кровью всех рабов. Сухие дрова
затрещали, дым столбом повалил к потолку, с балок сыпалась на пирующих
мелкая сажа, но к этому им было не привыкать стать. Гостей богато одарили;
раздоры, вероломство - все было забыто; мед лился рекою; подвыпившие гости
швыряли друг в друга обглоданными костями в знак хорошего расположения
духа. Скальд, нечто вроде нашего певца и музыканта, но в то же время и
воин, который сам участвовал в походе и потому знал, о чем поет, пропел
песню об одержанных ими в битвах славных победах. Каждый стих
сопровождался припевом: "Имущество, родные, друзья, сам человек - все
минет, все умрет; не умирает одно славное имя!" Тут все принимались бить в
щиты и стучать ножами или обглоданными костями по столу; стон стоял в
воздухе. Жена викинга сидела на почетном месте, разодетая, в шелковом
платье; на руках ее красовались золотые запястья, на шее - крупные янтари.
Скальд не забывал прославить и ее, воспел и сокровище, которое она только
что подарила своему супругу. Последний был в восторге от прелестного
ребенка; он видел девочку только днем во всей ее красе. Дикость ее нрава
тоже была ему по душе. Из нее выйдет, сказал он, смелая воительница,
которая сумеет постоять за себя. Она и глазом не моргнет, если опытная
рука одним взмахом острого меча сбреет у нее в шутку густую бровь!
Бочка с медом опустела, вкатили новую, - в те времена люди умели
пить! Правда, и тогда уже была известна поговорка: "Скотина знает, когда
ей пора оставить пастбище и вернуться домой, а неразумный человек не знает
своей меры!" Знать-то каждый знал, но ведь знать - одно, а применять
знание к делу - другое. Знали все и другую поговорку: "И дорогой гость
надоест, если засидится не в меру", и все-таки сидели себе да сидели: мясо
да мед - славные вещи! Веселье так и кипело! Ночью рабы, растянувшись на
теплой золе, раскапывали жирную сажу и облизывали пальцы. То-то хорошее
было времечко!
В этом же году викинг еще раз отправился в поход, хотя и начались уже
осенние бури. Но он собирался нагрянуть с дружиной на берега Британии, а
туда ведь было рукой подать: "Только через море махнуть", - сказал он.
Супруга его опять осталась дома одна с малюткою, и скоро безобразная жаба
с кроткими глазами, испускавшая такие глубокие вздохи, стала ей почти
милее дикой красавицы, отвечавшей на ласки царапинами и укусами.
Седой осенний туман, "беззубый дед", как его называют, все-таки
обгладывающий листву, окутал лес и степь. Бесперые птички-снежинки густо
запорхали в воздухе; зима глядела во двор. Воробьи завладели гнездами
аистов и судили да рядили о бывших владельцах. А где же были сами
владельцы, где был наш аист со своей аистихой и птенцами?

Аисты были в Египте, где в это время солнышко светило и грело, как у
нас летом. Тамаринды и акации стояли все в цвету; на куполах храмов
сверкали полумесяцы; стройные минареты были облеплены аистами, отдыхавшими
после длинного перелета. Гнезда их лепились одно возле другого на
величественных колоннах и полуразрушившихся арках заброшенных храмов.
Финиковые пальмы высоко подымали свои верхушки, похожие на зонтики.
Темными силуэтами рисовались сероватые пирамиды в прозрачном голубом
воздухе пустыни, где щеголяли быстротою своих ног страусы, а лев
посматривал большими умными глазами на мраморного сфинкса, наполовину
погребенного в песке. Нил снова вошел в берега, которые так и кишели
лягушками, а уж приятнее этого зрелища для аистов и быть не могло. Молодые
аисты даже глазам своим верить не хотели - уж больно хорошо было!
- Да, вот как тут хорошо, и всегда так бывает! - сказала аистиха, и у
молодых аистов даже в брюшке защекотало.
- А больше мы уж ничего тут не увидим? - спрашивали они. - Мы разве
не отправимся туда, вглубь, в самую глубь страны?
- Там нечего смотреть! - отвечала аистиха. - За этими благословенными
берегами - лишь дремучий лес, где деревья растут чуть не друг на друге и
опутаны ползучими растениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13