– Как же может быть иначе?– Вы производите впечатление человека толкового, – произнес я. – Тем более…– Спасибо, – перебил он меня.– Тем более кажется странным тот факт, что вы произнесли имя племянника, так сказать – раскрыли карты, еще до того, как получили вознаграждение. На кой, спрашивается, вы теперь нужны?Он одарил меня язвительной усмешкой, одновременно покачивая указательным пальцем из стороны в сторону.– Без меня вам до него ни за что не добраться. Даже и не пытайтесь.– Так сильно он законспирирован?– Уж поверьте.– А вы немецким владеете?С огромной скоростью на его лице замелькали кадры: недоумение, подозрение, злость, досада. Все это сменилось, если можно так выразиться, заставкой. Он удивленно смотрел на меня. Словно перестал понимать по-русски.– Я говорю, вы немецким владеете?Он взорвался.– Обязательно вам было напоминать мне об этом удручающем явлении природы!– Стало быть, все же немецкий, нравится он вам или нет, вы знаете?– Ну и что из этого?– Так, знаете? – настаивал я.– Приходится знать, – вынужден был уступить он. – Я здесь живу.– Почему же тогда вы не откликнулись на многочисленные объявления аналогичного характера, напечатанные в немецких газетах?– А были подобные объявления? – не моргнув глазом, поинтересовался он. Во всяком случае мне не удалось зафиксировать даже минутного замешательства.– Конечно, к тому же в столь впечатляющем количестве, будто разыскивался самый крупный в мире алмаз. Или самый опасный преступник.– Вы знаете, я не читаю немецких газет, – заявил он. – Macht kein spass не доставляет удовольствия (нем.)

.– Будем считать, что вы меня убедили. – Кивнув головой, я вздохнул. Начиналась самая тяжелая часть разговора. – О'кэй, если ваш племянник действительно окажется тем самым художником, вы получите пятьсот марок наличными.– И это вы называете солидным денежным вознаграждением? – возмутился дядя Сыркин. – Не может быть и речи!– Вы так реагируете, как будто вам предлагают за пять сотен прорыть туннель под Ла-Маншем. Каких-то несколько слов…– Э, нет! Иной раз слова могут стоить дороже туннеля. Вы сказали, что я произвожу впечатление человека толкового, а вместе с тем держите за дурака. Если так пойдет и дальше, мне действительно ничего не останется, как обратиться в немецкие газеты.Черт меня дернул упомянуть о них!– Вы только подумайте, о чем мы говорим! – воскликнул я. – Я представляю интересы наиболее опытного специалиста в этой области в мире. Этот специалист роет землю и бьет копытами, чтобы только сделать вашего племянника очень богатым человеком, одним из самых известных на этом шарике. За сведения о нем вам предлагается пятьсот полновесных бундесмарок наличными. А вы еще торгуетесь. Вы что, не хотите своему племяннику добра?– Я всем хочу только добра, – воинственно произнес он. – Но в первую очередь я желаю добра самому себе.Хотите верьте, хотите – нет, но в этот момент во мне говорила не жадность, не соображение, что чем больше получит этот широкоплечий кровосос – поклонник английского языка, тем меньше останется самому. Во мне говорил обыкновенный бухгалтер В прошлом Крайский работал в «Гвидоне» бухгалтером (см. роман «Пляска Дервиша»)

. Видно, это глубоко въелось в кожу. Возможно – на всю оставшуюся жизнь.– Семьсот пятьдесят марок и баста, – отрезал я.– Тысяча долларов! – прорычал он в ответ.– Не может быть и речи!Он бросил взгляд на большие часы, словно призывая их полюбоваться таким патологическим скупердяем. Я тоже посмотрел на часы.– В Сиднее сейчас половина второго ночи, – вежливо сообщил я.– Тысяча марок и ни пфеннингом меньше, – воинственно проговорил он. – В противном случае я немедленно обращусь к вашим конкурентам.Я печально вздохнул и проговорил:– По рукам.Он оживился.– Давайте задаток, и мы немедленно отправляемся.– Что еще за задаток?– А вы себе иначе представляли? Надуть меня не так-то просто – я тертый калач.– Тогда нам нужно обсудить все с самого начала и до конца. Вы получаете от меня, скажем, сто марок. Что происходит потом?– О'кэй. Дальше мы едем на квартиру к племяннику. У него имеется еще несколько аналогичных картин, подтверждающих авторство. Вы выплачиваете мне оставшиеся девятьсот марок, и племянник – ваш.– Не годится, – покачал головой я. – Ведь я в живописи – не копенгаген.– Вот уж не ожидал! Не «копенгаген», а занимаетесь подобным делом… Ладно у меня с собой имеется фотоаппарат. Сделаем несколько контрольных снимков, покажете их вашему клиенту.– Идет.– Но в этом случае к племяннику сейчас поеду я один. Ждите меня здесь.Он ушел быстрым, деловым шагом. Я провел на Александрплац еще девяносто семь минут, временами поглядывая на часы. Во всем мире жизнь неудержимо двигалась вперед. Я вспомнил о товарище, пару лет назад уехавшем в Австралию. Для него скоро должно было наступить утро.Наконец я заметил дядю Сыркина быстро направляющегося в мою сторону. Он так спешил, что даже запыхался, бедняга, и из легких его вырывался тонкий свист.– Вот.В руке его был желтый конверт. В конверте находилось несколько сырых еще фотоснимков.– Гоните сто марок.Я распрощался с одной из голубых купюр, на лицевой стороне которой была изображена Клара Шуманн.– Сколько вам потребуется времени для экспертизы?– Думаю, с учетом дороги – часа два.Секунду он размышлял.– Хорошо, через два часа я снова буду здесь.– То есть, в одиннадцать? – уточнил я.– Выходит, что так.– Не очень поздно?– Ну, что поделаешь. К тому же ведь здесь не Нью-Йорк, метро практически безопасно.– Ах, значит в Германии все же имеются и свои преимущества? – поинтересовался я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143