В изножье стоял пульт, напоминавший приборную панель автомобиля, на нем горели красные, желтые, зеленые глазки индикаторов. В углу, подобный торпеде, тяжко утвердился голубой баллон с кислородом. Пахло лекарствами и чуть ощутимо кровью.
В общем, зрелище было не для слабонервных. Но те, кто пришел сюда сейчас, видали, увы, и не такое. Они были невозмутимы.
Серегин обернулся к сопровождавшему их доктору и тихо, словно боясь разбудить спящего, спросил:
– Можно мне поглядеть?.. Левую руку…
– Больше всего мы боимся инфекции, – так же тихо ответил доктор. – Но вы почти стерильны… Только недолго…
Серегин приблизился к гамаку, присел на корточки и посмотрел на запястье левой руки казавшегося бездыханным человека – он лежал левым боком к вошедшим.
Синяя черепашка величиной с грецкий орех, с пан цирем в клеточку, как шахматная доска, с затушеванными всплошную лапами, головой и хвостиком, ползла от кисти к локтю по лимонно-желтой, истончившейся коже.
Серегин поманил доктора и Баскова.
– Прошу вас, на минутку. – Они подошли, наклонились.
Серегин показал на полусжатую левую кисть пациента и сказал доктору:
– Мне надо посмотреть на указательный палец.
– Это нетрудно, – сказал доктор и расправил кисть.
Серегина интересовала первая фаланга указательного пальца.
– Вот, видите шрамик? – прошептал он Баскову. На первой фаланге белела тонкая нитка шрама, скобой охватывавшая палец от основания ногтя до центра подушечки.
Доктор пригляделся внимательнее и сказал:
– Очень давняя травма. Вероятно, в детстве. Серегин выпрямился, довольный:
– Совершенно верно, доктор. Это было еще до войны. Спасибо, мы пошли.
В коридоре Басков спросил у доктора:
– Как он?
– Вы знаете, будем надеяться на лучшее. Очень здоровое сердце.
– В медицинском заключении есть печальные выводы…
– Относительно паралича и прочего? – уточнил доктор.
– Да.
– Сейчас невозможно предсказать, но, видите ли, в нашей практике бывали случаи и тяжелее, однако все постепенно компенсировалось.
– Благодарим вас, доктор…
В машине Серегин долго молчал. И сигарету, предложенную Бесковым, взял и прикурил, не поблагодарив. На несколько минут он совершенно преобразился, потеряв всю свою добродушную общительность, словно недолгое пребывание там, в палате, что-то переключило в нем на совсем другую волну.
– Вот как оно бывает в жизни, – наконец прервал молчание Серегин.
Он вздохнул при этом так печально, что Басков не решился задавать соболезнующие вопросы. Подъезжали к Белорусскому вокзалу, нужно было решать, куда теперь ехать, поэтому он задал чисто деловой вопрос:
– Что дальше, Анатолий Иванович?
– У вас дело Балакина на руках? – спросил Серегин.
– Да.
– Вообще-то в министерство бы заглянуть надо, повидать кое-кого, но это и после можно… Поедем-ка к вам.
– Но вам устроиться надо, Анатолий Иванович.
– Давайте сначала на Петровку, а?
На площади Маяковского они свернули влево и поехали по Садовому кольцу. Баскову не терпелось спросить, что выведал полковник, когда рассматривал левую руку раненого. Но он считал нетактичным начинать первым разговор на эту тему. Должно быть, полковник Серегин, как и он сам, Басков, не любит торопиться с заключениями. Но вот и приехали…
Войдя в кабинет, Серегин скинул пиджак.
Басков открыл сейф, достал дело Балакина и положил его на стол.
– Садитесь на мое место, Анатолий Иванович, а я чайку попробую организовать.
Серегин, закурив, долго глядел на папку. Потом раскрыл, но читать не стал – его интересовали фотографии.
Басков вернулся с подносом, на котором стоял большой фаянсовый чайник, два стакана и вазочка с сахаром.
– Налить, Анатолий Иванович?
– Угу, спасибо. – Серегин все смотрел на фотографию, изображавшую Балакина, каким он был десять лет назад, когда совершил ограбление в Московской области и был разыскан сотрудниками областного УВД.
Басков налил чаю полковнику и себе, сел к маленькому столику, спросил:
– Узнали?
– Он, Сашка Балакин, Сашка Брысь. Славный был парень. – Серегин положил в стакан два кусочка сахару и, помешивая ложечкой, сказал задумчиво: – Интересная все-таки система – человек…
– В каком смысле?
– Я говорю, вроде машины времени. Поглядишь на старика, и можно представить, каким он был в пятнадцать лет. И наоборот: видишь мальчишку и угадываешь, каким он будет в старости. А уж если знаком был в детстве – через сто лет не спутаешь… Яблочко румяное высохнет на ветке, а все равно яблочко…
Басков достал из сейфа паспорт Балакина, дал Серегину.
– Это в прошлом году…
Серегин взглянул на фотокарточку, сказал:
– И тут похож… – И после долгой паузы добавил: – Вот теперь могу вам сообщить имя пострадавшего: Игорь Шальнев, а по отчеству Андреевич… Отца его я тоже знал, и мы, ребята, звали его дядей Андреем…
Наступило долгое молчание, как часом раньше в автомобиле. Оба они, Серегин и Басков, понимали, что сказанное, может быть, самый важный момент в деле о происшествии на бульваре Карбышева.
– А почему вы обязательно палец хотели посмотреть, Анатолий Иванович? задал Басков вопрос, который ему хотелось задать еще по дороге из больницы.
Серегин улыбнулся устало.
– Черепашек на руках и на прочих частях тела можно много найти, а такой рубчик на пальце – штука уникальная, особенно в сочетании с черепашкой, и известен он из ныне живущих только мне да, пожалуй, Балакину, если он еще топчет землю.
– Мне лично такие татуировки встретились впервые… Правда, две в один день.
Серегин отстегнул запонку на левой манжете, закатал рукав.
– Могу пополнить вашу коллекцию, молодой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61