– Ага, или дверь заперта.– Главное, чтоб не заварена или кирпичом не заложена. Да и то плевать, окна же есть.Кузя вздохнул. То, что Митьке казалось ерундой, для него было практически невыполнимо. Может, он ввязался не в свое дело? Но отступать было поздно.На крышу четырехэтажного здания они взобрались довольно легко: двери не было вообще, зато лестницы – все на месте, хоть и без перил. На чердак вела маленькая ржавая дверка, висевшая на одной нижней петле, а с чердака на крышу – пустой дверной проем. Наверху не было ни шифера, ни толя, только горячие бетонные плиты с торчащими из них арматурными петлями, за которые, как заметил Митька, будет удобно цеплять веревки.Кузя бодрился и даже довольно смело прыгал через щели между плитами, пока не доскакал до края крыши. И глянул вниз. Внизу была пропасть! Кажется, там вообще не было земли, плескалось какое-то буро-зеленое море, в которое Кузя едва не свалился. И свалился бы, если б Митька не оттащил его от края.Ярочкин опустился на четвереньки да так и пополз назад. Колени тряслись, голова продолжала кружиться. Он взглянул на Митьку, как побитая собака, но тот не смеялся, даже смотрел не презрительно, а сочувственно.– Может, брата твоего сразу позовем? – предложил мальчишка. – Он вроде покрепче.– Нет уж, – замотал головой Кузя, перепугавшись еще больше. – Он мне ни за что не позволит, а я хочу сам. Тимка считает, что преступников должны ловить профессионалы.– Это точно. Пошли покупать веревки и тренироваться. К вечеру научу тебя съезжать вниз, только не здесь. Глава 48 Маша Рокотова позвонила на работу еще утром и отпросилась. День начался отвратительно. Ее снова вызывали на допрос. На этот раз с нею беседовал тот самый оперативник, с которым работал Тимур, Николай Савченко. Он опять расспрашивал Рокотову о нападении на недострое, заставляя ее во всех подробностях вспоминать о том, что она делала, что говорила, что чувствовала. Под конец ей стало казаться, что он сам ее запутывает своими вопросами, будто проверяет, не врет ли она.– Послушайте, Николай, я же все рассказала еще позавчера. Неужели так необходимо все повторять?– Необходимо, – ответил Савченко, – может быть, вы что-то вспомнили, что-то переосмыслили и сейчас на свежую голову воспринимаете уже по-иному.– Конечно, переосмыслила, додумала, досочинила. Я же журналист, у меня богатая фантазия. Кроме того, на позавчерашние события наложились новые проблемы, поэтому мои теперешние показания могут быть искаженными.– Думаю, вы все же ошибаетесь, – настаивал оперативник. – Подсознательно вы все равно запомнили, как выглядел преступник, хотя бы в общих чертах. Если постараться этот образ из подсознания вытащить…– Ничего не получится. Вот я говорю с вами уже почти час, и мне стало казаться, что нападавший был поразительно похож на вас.Савченко удивленно поднял брови.– Что вы имеете в виду?– Мне сейчас вдруг стало казаться, что он был похож на вас ростом, комплекцией, выражением лица, даже изгиб губ такой же.– Но вы же не видели лица!– Вот именно. Я и говорю: мне кажется. Вы считаете, что можно вытащить информацию из подсознания, а я думаю, что если там о чем-то информации просто нет, то пустое место обязательно заполнится воображением. Не знаю, как это бывает у мужчин, а у женщин – совершенно точно. Вот встаньте, пожалуйста.– Что? – не понял оперативник.– Встаньте и скажите мне: иди сюда.Савченко пожал плечами, но все же поднялся.– Иди сюда…– Нет, вы представьте, что вы убийца, что вы хотите меня… задушить.Он сделал к ней шаг, склонил голову и, глядя исподлобья тихо, но жестко произнес:– Иди сюда. Больно не будет.Маша в ужасе отпрянула, а потом закрыла ладонями лицо. Страшное наваждение исчезло.– Что с вами? – участливо спросил Савченко.– Ничего, – прошептала она. – Знаете, я все же пойду. Мне, и в правду, мерещится черт знает что.Она схватила сумку и поспешно выскочила за дверь. Николай Савченко задумчиво смотрел на закрывшуюся за Рокотовой дверь.Вскоре Маша успокоилась, ей даже стало стыдно за то, как она вела себя в милиции. Савченко еще подумает, что она ненормальная. А может, так и есть? Он же явно случайно сказал почти такую же фразу, как убийца на крыше, но Маше вдруг показалось, что она снова там, один на один со своей смертью. И изгиб губ точно такой же… Так значит лицо она все-таки видела? Рокотова энергично потрясла головой. Надо непременно выкинуть все эти глупости из головы. Совсем недавно ей казалось, что ничего ужаснее этого нападения с ней произойти не может, но теперь, когда все так случилось с Ильдаром, когда так все закончилось с Павлом… Неужели закончилось? В горле стало горько и холодно, а на душе тоскливо.Ей нужно было разобраться в себе, подумать, решить, как жить дальше. Но самокопание – вещь непродуктивная, и для того, чтобы принять хоть какое-нибудь толковое решение, в себе самой всегда не хватает информации. Да и себя-то оставалось все меньше: глубоко изнутри Машу жег стыд и грызла совесть. Как справиться со всем этим, какой выход найти, перед кем открыть свою душу, чтобы стыд и совесть угасли и притихли хоть не надолго?Только один человек мог сейчас понять ее чувства, не осудить и, быть может, даже утешить. Это мама. Но даже она не поправит того, что уже случилось. Потому что случилось это внутри, в душе, в теле, в сознании Маши. Многое бывало за всю ее не такую уж и короткую жизнь, по-разному поступала она в сложные моменты, бывало, что и меняла свои решения и суждения, но только, если понимала, что была не права. И с мужчинами она сходилась и расходилась честно. Если понимала, что не любит, уходила, не всегда объясняла причины, но всегда говорила, что не вернется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95