Теперь Кузю мучила совесть, зачем он давал ребенку пиво, и еще желание остановиться у какого-нибудь кустика.Неспокойный выдался сегодня день в моих владениях. Ходят и ходят. И мнут траву, и топчут, и лезут в корпуса и даже на крышу. И все без толку, без пользы. Весь день я прятался в кустах и за камнями, приглядывался, прислушивался, выбирал. А выбирать сегодня было из чего. И подождать тоже стоило. Мальчишка снова вернулся. И свою жертву снова привел с собой. В полдень, когда они были здесь сегодня первый раз, я никак не мог подобраться к ним поближе, но уж теперь я эту удачу ни за что не упущу.Я властелин. Я способен управлять их мелкими душами и несовершенными мозгами. Теперь я не промахнусь. Убийцей станет мальчишка. Жертвой – тот парень, что постарше. Сейчас я прошмыгну мимо него к тому…Хзч… з…а-а-а… чтицццц… Вода… В трещину корпуса, внутрь… Нет!.. Соли… Рзч…и-и-и… 110011 100011 110001 100000 000000 000000– Ой, Мить, гляди! – заорал перепуганный Кузя. – Я тут на такую вещь пописал, обалдеть! Она заискрила!– Провод что ли? Ты осторожней, а то шарахнет прямо по… Ах ты, сволочь!Митька вдруг переменился в лице и врезал приятелю в ухо. Кузя завалился в кусты.– Сволочь, это же мой таракан! Это же он!– Ты сдурел, да!? – взвизгнул Кузя. – Я что знал, что это у тебя вывалилось? Я ж не видел.– Еще б ты видел! Погоди, а как он тут-то оказался?– Ты меня спрашиваешь?– Извини, – вздохнул Митька. – Ты ж не нарочно, а я тебя… Не сердишься?– А что толку сердиться? Только ты прекращай сразу бить, разберись сначала, – буркнул Ярочкин.– Снимай футболку.– Зачем?– Завернем таракана, пойдем мыть его на карьер.– А почему это его в мою футболку заворачивать?– Так не я ж его обоссал, – резонно заметил Митька.Кузя не снял футболку, нашел в куче мусора целлофановый пакет.– Это не таракан, а скорпион, – сказал он, заворачивая вещицу.– Да знаю я. Пошли мыть. Только потом мне отдашь, а то опять в ухо получишь.– Да подавись ты, – беззлобно отозвался Кузя.Через несколько минут Кузя Ярочкин и Митя Гуцуев опустили золотого скорпиона в воду торфяного карьера и, не ведая о том, окончательно угробили уникальный аппарат стоимостью около миллиона долларов. Глава 51 Жалко было и времени и сил! Маша Рокотова недоумевала: к чему Садовский вытянул ее на эту бессмысленную встречу? Вполне можно было все сказать и по телефону. Впрочем, она привыкла к таким странностям с его стороны. Не раз бывало, что он звал, просил приехать срочно, а потом оказывалось, что сказать-то по большому счету нечего. Маша стала подозревать, что он просто успевал передумать, переоценить ситуацию, разобраться в проблеме, пока она ехала, а потом стеснялся своего зова о помощи. Так и сегодня. Он еще раз извинился перед ней, правда, не уточнял за что, а потом признался:– Ухожу я, Маша.– Когда? – удивилась она.– Завтра. Вернее, сразу, как отпустят, но заявление уже написал.– Почему? – спросила она больше по инерции, чем желая точно знать причину.– По состоянию здоровья.– Как? Но вы же хотели идти до конца и на здоровье не жаловались.– Ну, здоровье в моем возрасте – такая штука: сегодня оно есть, а завтра… Понимаешь, Маша, я вдруг понял, что я совсем никому не нужен: ни сотрудникам, ни студентам, ни вот даже тебе.– Виктор Николаевич!– Подожди, послушай. До совета я еще на что-то надеялся, бодрился, даже когда взошел на трибуну, видел в зале глаза тех, кто мне сочувствовал. А потом вдруг понял: они же все мне именно сочувствуют, жалеют меня и просто не хотят перемен. Я посмотрел на тех, кто на моей стороне, и на тех, кто против. Знаешь, я ужаснулся. Всех, кто за меня, можно смело увольнять, они больше вредят университету, нежели приносят пользу. И я с ними, и я на них опираюсь, на них надеюсь. В тех, кто против, сила, уверенность, молодой азарт, желание и умение работать. Куда нам, гвардии старых развалин, против них? Зачем? Для чего? Я не знаю, что я там говорил и откуда взялась эта проклятая речь, но, пока я говорил, видел, как меняются лица, как в глазах зарождается недоумение, а потом смех, как он переполняет людей, выплескивается в зал. Я едва дождался перерыва. Никто не подошел ко мне, ни один…– Мне жаль, – тихо проговорила Рокотова.– Тебя тоже не было. Но это и к лучшему, – он попытался усмехнуться, усмешка вышла кривой и жалкой, – будет лучше, если ты унесешь с собой мой образ таким, какой он был до этого позора, до этого всеобщего предательства. Пойдем, Машенька, я обещал проводить тебя.– Не нужно, я, пожалуй, вызову такси…– Не отказывай мне хотя бы в память о нашей дружбе.И она, ругая себя, не смогла ему отказать.– Высох? – спросил Митька, разглядывая скорпиона.– Дома досушим, – заверил Кузя. – Пошли в детдом. Надо отпросить тебя, чтобы ты уже сегодня у нас ночевал.– А твоя мама не передумает? Может, она так просто сказала, а потом…– Моя мама – человек слова. Но и ты не забудь: ты обещал, что не сбежишь.Митька покосился на скорпиона.– Ты же обещал мне, что подождешь до осени! – настаивал Ярочкин.– Хорошо, – нехотя согласился мальчишка. – Только мне надо это как следует спрятать.– Спрячешь под свою подушку у нас дома, не сомневайся, никуда не денется. Мы с Тимкой в своей комнате прибираемся редко, так что все барахло всегда лежит на своем месте.– Смотри, Марь Владимировна с каким-то мужиком по дорожке идет, – перебил его Митька.Сквозь куст, за которым они сидели, неплохо просматривалась асфальтированная дорожка.– Я его знаю, – махнул рукой Кузя, – это ректор университета. Он к нам домой несколько раз приходил.Рокотова и Садовский шли по дорожке медленно. Она молчала, опустив голову и глядя себе под ноги, он о чем-то, кажется, говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95