И нигде я не испытывал того острого чувства ностальгии по родным местам, как это чувствовали рафинированные интеллигенты.
Но ничего в этом парадоксального-то и не было. Мне не нужно было страдать из-за отсутствия вокруг меня северной природы, потому что она постоянно присутствовала в моей душе. Я угадывал ее присутствие везде. Дыхание русского Севера долетало до меня и в знойных горах Таджикистана, и во влажных африканских джунглях, и среди загазованных небоскребов Нью-Йорка. Если бы я не был северянином, вряд ли сумел бы перенести, то что выпало на мою голову. Чувство постоянной родственной связи с родным Севером постоянно меня поддерживало и помогало выпутываться из невообразимых передряг…
Задумавшись, я и не заметил, как небо затянуло беловатой мглой. Укрывшись за прозрачными облаками, солнце приобрело лиловато-зеленый оттенок.
Из дома вышел Драков и направился ко мне по узкой цементной дорожке.
– Какие будут указания? – слегка вытянулся я перед ним, когда тот приблизился.
– Плохо дело, Чума, – хмуро ответил он. – Только что вернулся Клин. Я посылал его в наш домик на Туре. Опасения насчет измены Бульбаша оправдались. Он переметнулся к легавым. Мало того, он сдал не только нашу группу, но и наших компаньонов. Теперь в нашем лесу начнется большая рубка деревьев. Филина, очевидно, тоже сдал он. Как ты думаешь, чего не хватало этому Бульбашу? Ведь он был рядом со мной двадцать лет…
– Наверное, дрожал за свою шкуру, – подернул я плечами. – Жить захочешь – родную маму сдашь легавым…
– М-да, свою мать и сына я завтра же отправляю отсюда, – задумчиво проговорил Драков. – А жена пока останется со мной. Твое усердие и преданность, Чума, будут хорошо вознаграждены.
Эх, если бы знать мне тогда, как отблагодарит меня Драков за усердие и преданность! Я убил бы его прямо на месте!..
Драков повернулся, чтобы уходить, но, вспомнив что-то важное, круто повернулся ко мне.
– Вот еще что, Чума, – пристально поглядел он в мои глаза. – Ты случайно не запомнил кого-нибудь из тех ментов, с которыми Бульбаш братался на причале?
– Темно было, – пожал я плечами, – но одного из них я хорошо разглядел. При встрече узнал бы. А что, надо будет этого легавого пристукнуть?
– Наоборот, – нахмурился Драков. – Постарайся встретиться с этим ментом и завязать дружбу. Прощупай, насколько продажная это птица…
– А если он – не берет? – выдвинул я совершенно нереальную в глазах Дракова гипотезу.
– Чушь, – махнул рукой хозяин. – Все продаются. У каждого есть своя цена. Нужно только узнать ее. Купить ведь можно не только за деньги…
«Никогда тебе не понять, сволочь, что нет правил без исключений, – думал я, преданно глядя в глаза Дракову. – И как не стараются твари, вроде тебя, а все же в милиции еще осталось немало честных людей».
– Ясно, – кивнул я. – На этого мента я скоро выйду. Вот только времени мне свободного надо больше.
– Разумеется, – согласился Драков. – Время трать по своему усмотрению. О деньгах тоже не беспокойся. Когда надо, Драков умеет быть щедрым. Клин пока и без тебя справится с охраной дома. Тем более, что после отъезда мамы и сына, тут останемся только я, жена и горничная Нюра. Так что действуй спокойно.
Меня поразило то, что Драков, узнав о пропаже опасного компромата на «Азию», «Платформу» и «Север» особенно не запаниковал и не начал лихорадочно готовиться к бегству. Видимо, это объяснялось тем, что старик Драков сфотографировал на старой пленке материалы, которые компрометировали не столько членов его организации, сколько конкурентов. А так как молодой Драков, по сути, самораспустил «Азию» с целью максимально сгруппировать силы и средства отца, то в ближайшее время ему нечего было бояться правоохранительных органов.
Наоборот, теперь, когда прокуратура начнет устранять одного за другим конкурентов Дракова, он, пусть и на короткое время, может оказаться абсолютным гегемоном местного криминального мира. Этого короткого периода времени ему вполне хватит на то, чтобы сколотить целое состояние, а затем он элементарно пустится в бега. И никто ему не сможет помешать.
Кроме меня…»
Трудно передать то чувство, с которым Василий Мохов сунул в свою деловую папку ворох ордеров на арест, подписанных прокурором. Трудно описать то ликование, с каким он выезжал задерживать «авторитетов» Тюмени, в сопровождении усиленной охраны ОМОНа. Трудно определить ту степень радости, которую он испытывал, когда защелкивал наручники на запястьях тех преступников, о задержании которых еще неделю назад его родная прокуратура не смела даже мечтать.
Когда Мохов прокрутил Перед Филином, сидевшим в камере предварительного заключения, магнитофонную пленку с записью голоса Валентина Бутакова, тот заорал:
– Так это же он и есть! Это он пять лет назад передавал мне по телефону информацию о сотрудниках Четырнадцатого Отдела. У нас даже расписание такое установилось: утром он нам кого-то закладывает – вечером мы этого мента вместе со всей семьей пускаем в расход. Он это, родимый! Тащи его, легаш, сюда поскорее, а то скучно одному в этой камере сидеть…
– Тебе осталось недолго скучать, – заверил его Мохов, усмехаясь. – Очень скоро я предоставлю тебе возможность побеседовать на очной ставке с твоими прежними знакомыми…
«Родимого» Бутакова Василий арестовал прямо у подъезда дома, когда тот направлялся на работу.
– Вы достаточно потрудились, Валентин Сергеевич, – любезно сказал Мохов, защелкивая наручники на руках своего бывшего начальника. – Теперь я буду трудиться, а вы хорошенько отдохнете за время предварительного заключения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80