Сердце дробью не задело, стучит себе как молоток кузнеца. Видимо, покрошило ребра, а может, обожгло и пробило мышцы у лопатки. Левая рука была тряпичной. Не истечь бы кровью! Свертываемость у меня хорошая.
Случай не смертельный, подумал я, но малоприятный. Теперь надо понять, зачем остался этот тип? Если б хотел помочь, то перебинтовал бы.
Я осторожно двинулся так, чтоб зажать рану, прижать ее к земле. Хорошо, что ружье было заряжено мелкой дробью, а не каким-нибудь разрывным жиганом. Наши охотники отливали из свинца такую пулю, шли на медведя.
Раз он меня не перевязал, то дано ему задание караулить. Отдам я концы или нет, его не интересовало. Двое остальных торопились доставить хозяину Людмилу Петровну, а уж потом вернутся и постараются меня убрать, чтоб и следов не осталось.
Я угадал тактику. Через какое-то время лодка с Клином и Бульбашом вернулась.
– Ну, как он? – спросил деловым тоном Клин.
– Еще дышит, – ответил Филин, – но полная хана.
– Давай его в лодку, – приказал Клин.
Меня отнесли и положили на днище моей лодки. Теперь для меня было главным не дать понять им, что я все слышу. Я нахожусь в беспамятстве, делайте, что хотите. Если я попытаюсь сопротивляться или просить их, они меня прикончат.
– Куда мы его повезем? – удивился Филин. – В больницу что ли?
– В больницу, – язвительно ответил Клин. – Пусть вылечат. Выздоровеет, расскажет, какой ты хороший.
– Оставили бы здесь, – говорил Филин. – Ружье рядом. Сам застрелился.
– От несчастной любви, – хохотнул Бульбаш.
– А что? – не понимал Филин. – Очень даже похоже.
– Заткнись, – коротко бросил Клин.
Как я понял, они подцепили мою лодку. Завели свой мотор. Чего-то еще медлили. Потом поехали. Остановились, о чем-то переговорили. Подтянули мою лодку к борту своей и рядом со мной положили ружье.
– Зацепи ее за что-нибудь, – приказал Клин, – чтоб в лодке осталась.
Картина становилась ясной. Ружье, конечно же, разряженное. Оно будет в лодке. Я пульнул в себя и вывалился в воду. Я им пока нужен дышащий. Потом следствие определит, что умер уже в воде, захлебнулся.
Благо я догадался и заранее уцепился так за сиденье, чтобы остаться в лодке, то есть под лодкой.
Отъехав изрядно, они и впрямь перевернули мою «Казанку» – лодка узкая, чего там? – и покатили себе, должно быть, насвистывая.
Хорошо, что придурки перевернули лодку круто, под днищем остался воздух. Здоровой рукой я держался за сиденье, которое к бортам было привинчено намертво.
Главной задачей моей было не терять сознания. Когда прошло довольно много времени, а дышать стало совсем трудно, я вынырнул из-под лодки и с большим трудом, но взобрался на днище. Лодка была железной, но не тонула, потому что были приделаны воздушные баки на носу и на корме.
Теперь оставалось ждать и, конечно, не терять сознания. Меня подобрал старый хант. Его звали Прохором.
Он привез меня в свою юрту. Там была его старуха, никого больше не было вокруг.
Я им объяснил, кто я. Прохор, как оказалось знал моего отца. Но до моего поселка он не мог доехать, слишком был стар. Сын уехал в райцентр и, должно быть, загулял с друзьями. Приедет, навестит моих родителей и все расскажет.
– Обо мне никому говорить не надо, – попросил я стариков.
– Зачем болтать? – послушно закивали они и ничего более не стали спрашивать.
А после этого я снова потерял сознание.
Старики выходили меня. Через неделю я чувствовал себя уже более или менее сносно.
Вернулся сын стариков, Николай. Мы с ним были знакомы, учились в школе.
– О-о! – удивился он. – Тебя искали, искали…
Как выяснилось потом, милиция не сразу спохватилась. Сергей с ними завязал дружбу. Сам больше других искал меня. К Людмиле Петровне никого не допускали. Никому не хотелось скандального случая. И местная милиция отчиталась перед вышестоящей честь по чести: несчастный случай, утоп по небрежности.
А когда я предстал пред их очами, струсили до ужаса. Тут же начали закручивать дело. Но Драков был уже в Москве. Искали Важенина Сергея Александровича. А такового не числилось там.
Через год я все-таки попал в армию. Потом пошел в органы. Большую науку преподали мне прислужники Дракова. В большом я перед ними долгу.
Разговор в кабинете Дракова продолжался. Клин долго не верил, что Чума и тот парень, которого Филин подстрелил, был один и тот же человек.
– Его давно раки съели, – не соглашался он. – Показалось тебе, шеф. Чего-то нервы у пас подводят.
– Это он.
– Чудеса да и только! А если он, то почему так долго ошивается между нами? Давно бы расправился. По одному перебил бы.
– Он мстить не намерен. Или не только мстить. И не забывай – Филин и Бульбаш за решеткой. Без него не обошлось. Он подбирается к нам. Но больше всего не мы ему нужны.
По тому, как это сказал Драков и как он посмотрел на стену, за которой находилась спальня жены, Клин понял, о ком идет речь.
Тогда тот парень тоже умыкнул жену Дракова.
– Мы с тобой раззявы, – продолжил Драков. – Нюх потеряли. Стареем. Поверили, что он мента обрабатывает. А он с ним держит связь. И ведь как-то сделал так, что я ему приказал выходить на мента. А вчера?
– Что вчера?
– Ловко вместо себя тебя подсунул и в доме устроился, чтобы ближе быть…
– Если он работает на органы…
– У меня уже нет сомнений.
– Тогда он заподозрит, что мы без него тут говорим. Ушлый, скотина! Надо как-то…
– Боишься, что смоется?
– Я на его месте так и поступил бы…
– Он не сбежит, – почему-то усмехнулся Драков. За стеной слышны были шаги хозяйки. Клин догадался, на что намекает Драков.
– Он ее не оставит, если почувствовал, что я вычислил, кто он.
– Что будем делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80