На улице было темно. Холодный ветер ударял мне в лицо. В восьмом часу я был на станции Коломенское. Ждать долго не пришлось. Скоро я увидел идущего уверенным шагом мне навстречу полковника Филатова.
– Ну, здравствуй, Виктор, – полковник протянул руку для пожатия.
– Здравствуйте.
– Похоже, прогуляться нам не удастся – слишком холодно. У меня здесь машина, – он указал рукой в неопределенном направлении, – если не возражаешь, можем покататься по городу, а потом я тебя подброшу до дома.
Он внимательно изучал меня. От его пристального взгляда мне становилось не по себе. И еще меня волновала атмосфера таинственности, в которой проходило наше свидание. Если полковник хочет предложить мне интересное дело, то почему предложил встретиться здесь, почему не пригласил в служебный кабинет? Или дела мои совсем плохи, и официально встретиться не выходит?
Я ожидал увидеть служебную машину Филатова, однако он был на своей «семерке» темно-синего цвета. Мы сели в машину и медленно поехали по залитым иллюминацией улицам праздничного города.
– Как тебе в бессрочном отпуске? – поинтересовался полковник. – Не надоело еще?
По этому вопросу я понял, что разговор будет долгим и содержательным.
– Червь начинает точить тело и разрушать психику, – честно признался я.
– Это хорошо, – скорее себе, чем мне, сказал полковник Филатов.
– Что же в этом хорошего? – улыбнувшись, спросил я.
– Да нет, это я так, о дороге, – он на мгновение повернулся ко мне и лукаво улыбнулся.
Я насторожился. Было в его поведении что-то неприятное для меня.
– Значит, говоришь, плохо тебе без работы? Я промолчал, ответ был и без того ясен.
– Понимаешь, Виктор, тут такая ситуация сложилась, – он посмотрел на меня и добавил: – Совсем не в нашу пользу.
Это я как раз мог понять, постоянно ощущал на себе давление. Мне хотелось только одного – чтобы полковник выражал свои мысли более конкретно. У меня уже сложилось впечатление, что он «прощупывает» почву, и был готов к неожиданным поворотам разговора.
Машина притормозила и свернула с Пролетарского проспекта на Кавказский бульвар. Через пару кварталов был мой дом. Полковник Филатов остановил машину и выключил мотор.
– Виктор, – он повернулся ко мне вполоборота. – То, что мы чуть было не совершили в августе, висит над нами дамокловым мечом. Я лично ощущаю на себе это почти ежедневно, приходя на работу. Не буду от тебя скрывать, что идет грандиозная чистка аппарата, но это известно всякому соображаемому человеку в нашей стране. Уже теперь сорок процентов состава расформировано, начаты и ведутся дела по факту августовских событий.
– Грамотный: газеты читаю, телевизор смотрю, – перебил я начальника и сразу же испугался своей смелости.
Он недовольно посмотрел на меня.
– Простите. Нас тоже могут привлечь? – спросил я, имея в виду ребят из нашего спецподразделения.
– Вполне возможно.
– Нам вменяется невыполнение приказа? Полковник резко повернулся в мою сторону. Я сидел неподвижно и смотрел на дорогу через лобовое стекло, отчетливо чувствуя на себе его пристальный взгляд.
– Скорее наоборот, – сказал Филатов после паузы. – Но это еще полбеды. Нас могут привлечь за покушение на президента, а это, брат, совершенно иной уровень ответственности.
Я чувствовал неприятный холод в груди. Конечно, то, что сказал полковник Филатов, не было для меня новостью, я размышлял над своей участью и участью всего нашего управления. И хотя слова полковника были также всего лишь предположением, они имели основания. Такой человек, как он, не мог не знать, что происходит наверху. В его голосе звучал упрек, смысл которого я пытался уловить. Пауза затянулась, мой собеседник по-прежнему внимательно изучал меня.
– Я понимаю, вы хотите сказать, что фактически только я один являюсь виновником того, что президент чуть было не оказался по ту сторону бытия, – неожиданно для самого себя разгорячился я. – Поэтому в случае чего мне следует взять ответственность на себя. Не так ли?
– Ты что, Виктор, – запротестовал полковник, как-то едко улыбаясь. – Как ты мог допустить подобную мысль? Разве я могу подставить тебя или кого-нибудь из наших ребят? Да и отвечать всегда приходится руководству, – в его голосе звучало сожаление. – Или ты уже не веришь в дружбу и боевое братство?
Меня раздражал уже его любезный тон. Я мог отдать на отсечение голову, что в этот момент Филатов разговаривал со мной неискренне. Но по какой-то причине я был нужен ему, иначе он не простил бы мне моей вольности. И я решил действовать по принципу: «Чему быть, того не миновать».
– Отвечу честно, – сказал я. – Сейчас я не знаю, во что можно верить, а во что нет. Все перевернулось с ног на голову. После шести лет работы Леша Терехин вдруг выкидывает такой фортель: играет в гуманность и демократию. Я не знаю, кто прав в этой ситуации: я, собиравшийся выполнить приказ, не задумываясь не о чем, или он, который неожиданно засомневался в правильности этого приказа. Меня всегда учили, что я должен делать, и не имею права этого не делать. Как же быть? Потом, командование доходит до открытого маразма, оно уже не способно четко сформулировать приказ. В самый ответственный момент у меня самого сдают нервы, и это не потому, что я плох или не могу работать четко. Вы же сами понимаете, что в тех случаях, в каких мы тогда оказались, даже машина могла выйти из строя. Вот и получается, что я не могу верить ни в дружбу, ни и боевое братство. Страшно признаться, но я уже сам себе не доверяю.
Я замолчал и посмотрел на полковника. За все время моего монолога он ни разу не перебил меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73