Значит, для Нью-Йорка еще не все потеряно.Он прошел под полосатым навесом над подъездом, служившим неизменной приметой всех старых многоэтажек после капитального ремонта, с омерзением оглядел крошечный, в стиле рококо, вестибюль и нажал на звонок у таблички «Кв. 12». После короткой паузы загудел зуммер и тяжелая дверь чуть приоткрылась. Он с удивлением уставился в домофон. Даже не спросили, кто здесь. Пожав плечами, он толкнул дверь и вошел в подъезд.Как только дверь распахнулась, мимо него прошмыгнул коренастый парень, воспользовавшись, как оно и принято в Нью-Йорке тем, что кто-то из жильцов принимает гостя. Клэнси мельком заметил темный костюм, белую рубашку – «эскот», жидкую бороденку, темные очки под мягкими велюровыми полями шляпы. Вторгшийся в подъезд незнакомец грубо оттеснил его в сторону и скрылся во мраке коридора, ведущего в глубь здания. Весьма в духе времени, злобно подумал Клэнси. Если уж кому-то взбрело в голову превращать эти старинные гранитные чудища в современные жилища, то уж могли бы заранее подумать, какой сброд сюда сразу же полезет!Он поднялся наверх, прекрасно зная систему нумерации квартир во всех этих перестройках. Двери на этажах, ведущие в коридор к квартирам, были выкрашены в белый цвет, а двери квартир украшали небольшие декоративные картинки – каждая в своем стиле. На двери квартиры номер 12 на втором этаже красовалась уродливая пара игральных костей – на обеих выпало по шесть очков, – точно зеленые кляксы на розовом фоне. Клэнси поджал губы и постучал. Из-за двери ему сразу ответил приветливый голос, почти совсем не заглушенный тонкой фанеркой, – женский.– Входи! Не заперто!Он озадаченно поднял брови, повернул дверную ручку и, слегка толкнув дверь, обнаружил, что она и впрямь не заперта. Дверь распахнулась настежь, и его взору открылась светлая комната, со вкусом обставленная, но не слишком загроможденная мебелью. Комната купалась в солнечных лучах, проникавших сюда через большое окно. Эти окна своего детства Клэнси часто вспоминал с тоской. На низкой кушетке в середине комнаты сидела молодая женщина. Перед ней стоял кофейный столик с выстроившейся батареей причудливой формы флакончиков. Руки ее были заняты, халатик рискованно распахнут, обнажая полную грудь, едва умещавшуюся в светленький бюстгальтер. Войдя, Клэнси уставился на нее, а она дернула головой, откинув за плечи светлые волосы.– Приветик! Найди себе стул. Я уже заканчиваю. Клэнси медленно стянул с головы шляпу и почесал затылок.Если это она таким образом изображала полное признание вины и чистосердечное раскаяние, то тогда он не кто иной, как сам Дж. Эдгар Гувер. Она подняла на него глаза, поймала взгляд, устремленный на ее полуобнаженный бюст, и без особого успеха попыталась запахнуть халат.– Слышь, не обращай внимания, папик! Это не продается. Просто у меня еще лак на ногтях не просох… – Она улыбнулась: веселая, беззаботная, доброжелательно-шаловливая улыбка, ослепительно белые зубы. – Чтобы открыть тебе дверь парадного, мне пришлось нажать на кнопку зуммера локтем.Клэнси сглотнул слюну и с опаской сел в зачехленное кресло, в котором чуть было не утонул. Он стал наблюдать за ее филигранной работой. У нее привычка, отметил он про себя, кусать кончик языка, когда она сосредоточенно что-то делает. Она опять встряхнула головой, откинув волосы назад, и взглянула на него.– Слышь, какая я негостеприимная хозяйка! Может, хочешь выпить? – Она мотнула головой в сторону шкафчика у стены, и от этого движения волосы снова упали ей на лицо. – Там есть все, чего только душа не пожелает. За исключением, пожалуй, аквавита.– Нет, спасибо, – сказал Клэнси.– Я тебя не осуждаю. Слишком рано. Я сама не пью до обеда, – улыбнулась она. – Закончу через секундочку – последний палец.Она совершила крошечной кисточкой очень сложный маневр, сунула ее в одну из бутылочек, закрутила и откинулась назад.– Ну вот и порядок. Как тебе?Она отвела ладонь в сторону и стала рассматривать плоды своего труда, а потом протянула руку на суд Клэнси.– Представляешь, этот лак называется «Морской закат над заливом». Ну и название! Я бы назвала это «Розовый восход»! – Теперь, когда ее руки были не заняты, она запахнула халат на своей изрядной груди и нахмурилась. – Ты опоздал, папик!Пи одни мускул не дрогнул на лице Клэнси.– Я обычно говорю: лучше поздно, чем никогда. Она расхохоталась.– Ты так любишь говорить? Я люблю говорить: сбереженный цент все равно что заработанный. И еще: когда под рукой не окажется гвоздя – потеряешь королевство! – Она откинулась на спинку кушетки, с довольным видом изучая свои ногти. – Но вот чего я никогда не говорю, так это: «Деньги – корень всех бед».Она подняла глаза. Клэнси заметил, что они фиалкового цвета. Очень красивая женщина, решил он, и далеко не глупышка.– Ну ладно, папик, моя бы воля, я бы все утро просидела тут с тобой да травила поговорки, но мне время некогда терять. Ты принес билеты?Клэнси сидел с каменным лицом. Он лишь похлопал себя по нагрудному карману пиджака. Женщина довольно кивнула.– Хорошо. Теперь скажи мне, папик, ты сам-то бывал в Европе?– Два раза, – ответил Клэнси. Он совершенно успокоился. – Ну, первый раз, как сама понимаешь, с армией генерала Эйзенхауэра, но, пожалуй, это не в счет. – Он не упомянул, что второй раз побывал в другом полушарии, чтобы привезти домой особо опасного преступника-убийцу, да добрался только до лондонского аэропорта, где британская полиция удерживала того парня под стражей.Взгляд ее фиалковых глаз смягчился. Она подалась вперед и заговорила почти заговорщическим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49