Хорошо, как хирург.
Галенко довольно рассмеялся:
– Ты в самую точку попал. Не в смысле сегодняшнего разговора, а в смысле, как бы сказать, историческом. Я ведь в детстве мечтал стать хирургом.
– Вы, Василий Степанович, и на этой работе хирург в самом хорошем смысле слова. Все наши операции проводите с наименьшими потерями времени, наименьшими затратами сил. Вы за профилактику чисто хирургическую. Но есть и другая профилактика…
– Терапевтическая, что ли? – усмехнулся Галенко.
– Извините за, возможно, неудачное сравнение, я назвал бы ее профилактикой занозы. Профилактика – это в первую очередь спасение индивидуальной человеческой судьбы. Но, спасая ее, мы тем самым спасем и общество от больших неприятностей. Поэтому в нашей работе всегда важно узнать все своеобразие человеческой личности, начиная от склада нервной системы и кончая ее взаимоотношением с окружающим миром. Чтобы делать это вовремя и успешно, надо избавиться от привычки мыслить общими категориями и штампами, научиться исследовать и жизнь и обстоятельства.
– На словах все гладко получается. В жизни – сложнее, – горячо ответил Галенко.
– Да, в жизни сложнее, – согласился Солдатов, – если забывать о человеке. Вот увидели бы мы вовремя Юру Калугина, в тот самый момент, когда он дома слезы сердитые втихомолку утирал, да подошли бы к нему, да узнали бы, в чем дело, уверен – кражи бы не было, и ключи злополучные лежали спокойно в кармане Боровика. И оба они, может быть, уж в шахматы или шашки играли…
– Я согласен с тобой, – рассмеялся Галенко, – да только, понимаешь, не всегда хватает тех минут, которые бывают нужны для удаления этой самой занозы. Дела созревшие сыпятся…
– Потому и сыпятся, что из занозы созревают. Они… Галенко не дал ему договорить. Подошел и, хлопнув Солдатова по плечу, сказал:
– Слушай, у нас с тобой трудная работа. Насчет профилактики я полностью с тобой согласен. Ты над планом поработай. И я подключусь. Вместе полковнику доложим. А насчет заноз… часто приходится делать выбор между ею и уже созревшим. Вот и приходится отсекать…
На этот раз договорить не дал Солдатов:
– И поэтому раскрываемость у нас на высоте.
– Тебя это радует? – поинтересовался Галенко.
– Радует, – ответил Солдатов. – В этом тоже большой смысл нашей работы. Только хотелось, чтобы поменьше людей в колонию попадало. Раскрыть преступление – это немало, а вот знать, что оно не совершилось, что ты остановил…
… Рабочий день в уголовном розыске всегда напряжен. Но сегодняшний закончился благополучно. Даже совещание у начальника управления, на которое Солдатов шел, заметно волнуясь, прошло удачно. И откровенный разговор с Галенко не оставил ненужных недомолвок.
Уже давно стемнело. На улице горели фонари. После солнечного дня похолодало. Через неплотно прикрытые рамы доносилось пофыркивание милицейского мотоцикла. Солдатов сосредоточенно работал над планом профилактических мероприятий. В наступившей тишине Солдатов услышал неторопливые женские шаги. Он встал из-за стола, распахнул дверь и увидел машинистку Тамару.
– Томочка, что задержались?
– Работа.
– Что-нибудь срочное?
– Да нет. Завтрашний материал печатаю. Мне завтра день нужен.
– Свидание, кино, театр?
– Лес…
– Завидую. А я вот уже с месяц не выезжал…
– Напрасно. В лесу сейчас красотища. Все пылает и красным и золотым. Съездили бы. У костра с дымком все заботы забудете.
– Взяли бы меня в свою компанию, – пошутил Солдатов.
– Ого! – кокетливо улыбнулась Тамара.
– Очень хочется в лес. Эх, Томочка, вы не знаете, как вы счастливы.
Их разговор прервал телефонный зуммер. Солдатов быстро прошел в кабинет и снял трубку, напрямую соединявшую его с дежурной частью. Мягкое пощелкивание аппарата сразу же прекратилось. Докладывал дежурный.
– Товарищ начальник! Тут одна гражданка к вам просится.
– Какая еще гражданка? – отрывисто спросил Солдатов. – Вы объяснили ей, что сейчас неприемные часы?
– Объяснил. Но она настаивает. Говорит, что по делу Шахова она. Хочет только с вами говорить.
– По делу Шахова? – быстро переспросил Солдатов. – Мы никого не вызывали. Хорошо. Проводите ее ко мне.
Он взглянул на часы, застегнул пиджак, привычным движением поправил галстук.
«Интересно, что привело эту женщину в уголовный розыск в такое время? Что она скажет и кто она?» – В раздумье он восстанавливал в памяти окружение Шахова, мысленно перебирал его связи.
В дверь постучали. Дежурный пропустил вперед женщину. Она перешагнула порог и остановилась.
– Проходите, садитесь, – пригласил ее Солдатов и жестом указал на стул.
Женщину он не знал. Ей было около тридцати, а может быть, немного меньше. Красивая, одета неброско, но со вкусом. Нет, раньше он не видел ее. Никогда…
– Я Медвецкая, – назвала она себя. Ее большие глаза смотрели на Солдатова с подкупающим доверием и в то же время чуть настороженно. Она протянула руку – ладонь у нее была маленькая, а рукопожатие довольно уверенное, крепкое.
– Разрешите идти? – обратился дежурный.
– Да, да! Конечно, – отпустил его Солдатов. Когда за дежурным закрылась дверь, вежливо улыбнулся Медвецкой. – Что у вас случилось? Рассказывайте.
– Не хочу обвинять ваших работников в беззаконии, но их чувство ответственности по отношению к людям… – начала Медвецкая неожиданно гневно. Голос у нее был мягкий, грудной.
– Успокойтесь, – остановил ее Солдатов, не дав договорить до конца. Остановил сознательно: он знал по опыту, что такое бурное начало предопределяет, как правило, разговор ненужно резкий, сумбурный и мало чего достигающий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45