Но она по наследству ему… Другого не знаю.– Ты завещание у Валета видел?– Он так сказал.Муратов продолжал вести разговор.– Может, и так. Только монеты меня не интересуют. Мне бы о колечке обручальном, цепочке со знаком зодиака, сережках с жемчугом. – Он говорил об этих вещах нарочно, чтобы не заострять внимание на золотой десятирублевке.Мамонов усмехнулся и тут же с неожиданной деловитостью спросил:– А откуда цацки? Если не секрет, конечно… Муратов ответил серьезно:– От тебя не скрою. Их в Марьиной роще с девчонки сняли. Ну и «порядки» ваши, воровские!– Как это? Как это? – удивился Мамонов.– А так! За три сотни девчонку разукрасили. И срок для себя уготовили приличный. Вот и выходит: дурацкие они, ваши «порядки»…Мамонов рассмеялся. Он снова обрел прежнюю уверенность.– Глупый народ. Дураки прямо, – и тут же оборвал смех. – О таких пустоголовых сказал бы не задумываясь. Они народ дрянь. Микробы наглые. Мы презираем шваль всякую, хулиганов, тех, кто за рупь с полтиной ножиком ткнет, и прочую мелюзгу. Такие умом не живут. Поэтому и срок наматывают себе большой. – Всем своим видом Мамонов старался доказать авторитетность своих слов.Участкового Гусарова Арсентьев тоже подключил к раскрытию кражи у Школьникова. Ему было поручено проверить подозрительных лиц в своем микрорайоне. Около двенадцати он закончил работу, вычеркнул в блокноте несколько фамилий и почувствовал неудовлетворенность. Результаты расстроили. Докладывать Арсентьеву, которого он считал человеком особо уважаемым, было нечего. Гусаров пересек улицу и из телефонной будки, стоявшей впритык у забора автобазы, все же позвонил ему. Арсентьев сразу понял причину плохого настроения участкового.– Так это же хорошо! Радоваться должен, что подозрения на твоих подопечных отпали.Гусаров порывался что-то сказать, но его остановил Арсентьев:– У тебя есть что-нибудь конкретное? Нет? Тогда пройдись еще разок по участку. Поговори с народом и возвращайся в отделение.Гусаров торопливо шагал по заснеженному пустырю. Около переезда с ним поздоровались. Он поднял голову. Шагах в пяти от него стоял Шунин. На этой территории он был самым несговорчивым и резковатым. Не то чтоб нарушал порядок, скорее спорил о порядке. Все норовил чего-то доказать. И почти всегда в присутствии людей.– Здравствуй, начальник. Все ходишь, смотришь? Небось жалеешь, что эту службу выбрал?Гусаров благодушно спросил:– Похоже, заботу проявляешь, Шунин? С чего бы? Говори по делу.– А я по делу. Участковый – фигура важная. У него главный козырь – знание! Чтоб людские вопросы правильно решались. А с физкультурным техникумом где у тебя этот козырь? Каждый своим делом заниматься должен…Гусаров посмотрел с досадой.– Понятно изложил. Только кто на работу меня назначил, знал, что делал.– Вот именно, назначил. Поэтому и спросить с тебя трудно, – сказал Шунин.– Выходит, надо, чтоб я на работу с твоего согласия шел?– Не с моего, конечно, а всех людей с участка. Тогда и было бы по способностям.Гусаров покашлял в кулак, чтобы скрыть усмешку.– Знаешь, а ты мне нравишься!– Чем же? – спросил Шунин недоверчиво. Он не понял шутки.– Глаза у тебя выразительные, лоб высокий, как у мыслителя, руки тонкие, как у пианиста…– Зачем смеяться?– Я не смеюсь. Я плачу над твоей судьбой.– Почему?– Потому что судьба твоя на волоске висит, а моя на канатах.– Что же это за канаты?– Когда-нибудь поймешь. Но я тебе сейчас скажу. Это любовь к делу, уважение к людям и простая человеческая честность…Шунин подавил тяжелый вздох.– Да, я судимый, – сказал он вдруг осевшим голосом. – И мне свою жизнь исправлять надо, потому что у людей ко мне доверия нет. Вот у меня к ним есть. Они добра мне хотят. Я чувствую это. А судимость… По дурости, по пьянке она… – Он громко выругался.Мимо шли супруги Школьниковы. Шунин выругался еще раз.– Вы что себе, собственно, позволяете? – возмутился Школьников. – Совсем стыд потеряли. Видно, колония вас не исправила. – Он говорил громко, уверенно.Шунин смотрел смущенно. Понимал: в такой ситуации пререкаться не следует.– Извините, – виновато сказал он. – Не заметил. А то бы…– А то бы, а то бы… Даже работника милиции не стесняетесь. Или у вас форма разговора с ним такая? – Упрек Школьникова уже относился к Гусарову.Шунин вымученно улыбнулся:– Я извинился уже, извините еще раз… Школьников повернулся, чтобы уйти, но посмотрел на Гусарова.– Я вижу, товарища милиционера не беспокоит, что нарушается общественный порядок. Я проинформирую ваше начальство.Гусаров чуть удивился и пожал плечами. Не ждал он столь неожиданного поворота. Сказал без колебаний:– Это ваше право. А мое – сделать строгое замечание и при вас, – он подчеркнул эти слова, – призвать к порядку…– Ты что? Ты что? – заволновался Шунин. Он лихорадочно обдумывал свое положение. – Я же попросту…– Прошу меня в эти вопросы не вмешивать, – от высокомерия Школьникова не осталось и следа. – А его, – он пальцем указал на Шунина, – предупредите. Может, и поймет. Штрафом и пятнадцатью сутками таких не исправишь…Шунин обозлился.– Что значит «может»? И каких это «таких»? – воскликнул он. – Я что, хуже тебя? Ну, выругался нечаянно, а ты со знанием дела в словах этих разобрался. Выходит, знакомы слова-то…Гусаров решительно оборвал его:– Нахальный ты, Шунин. Хулиганство в тебя основательно въелось.Шунин расстроился.– Спасибо за характеристику моей личности… Гусаров не ответил. Он раскрыл было планшетку и, решительно захлопнув ее, повернулся к Школьникову:– Я хотел бы зайти к вам на минутку, переговорить.– Нет, нет. У нас в квартире уборка, – поспешно ответил Школьников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83