Не узнаешь. А этот к косметологу в прошлом году ходил, бородавку на щеке свел, а она у нас в особых приметах значится…Особенно его заинтересовала информация Муратова о появлении у Валета золотой десятки. Арсентьев даже сформулировал специальное указание о проверке этих сведений. В начале второго позвонил напористый эксперт Мухин. Он коротко доложил о том, что заусенцы от заточки поддельных ключей, обнаруженные в замках Школьникова и Архипова, идентичного металла. Так показал структурный спектроанализ. Две кражи перекликнулись между собой. Это были ценные сведения. Арсентьев по карте района начал изучать подходы к Лихоборовской улице.В двери показался Савин. Вид у Арсентьева был настолько озабочен, что у того невольно вырвалось:– Кажется, не вовремя?– Я этого не сказал, – отрывисто произнес Арсентьев. Он вытащил из папки заключение эксперта и фототаблицы и, уступив Савину свое место за столом, произнес: – Посмотри.Савин взъерошив волосы, углубился в чтение.– Совпадение редкое, – резюмировал он. – С такими данными можно поработать по делам. Конкретные зацепки на лицо…– Этих данных недостаточно. Требуется дополнение…– Какое?– Предъявишь вот эти фотографии продавщице из «Янтаря» и назначишь целевую экспертизу непосредственно по ключам от квартир потерпевших. Если на них обнаружат следы спила, то прояснится многое.Савин, прищурив глаза, задумался.– Ладно! Пойдем в столовую, по дороге обсудим.– Подожди. Сделаю кое-какие записи. А ты почитай вот это. – Арсентьев достал из сейфа старый конверт и протянул его Савину. – Это по твоей сегодняшней просьбе. Насчет связей Тарголадзе. Видишь, выполняю…Савин раскрыл конверт и вытащил оттуда пожелтевшие от времени листки бумаги, исписанные твердым энергичным почерком.«Дорогой Сергей Сергеевич! Жизнь моя окончена. Все, что было очень хорошо, давно позади. Впереди никакой надежды и, уж конечно, ни тепла, ни будущего. Все, что я строила, рухнуло. Остались одни головешки. Последние годы меня окружала ложь. Обманывали даже самые близкие люди. Жизнь часто сталкивала меня с несправедливостью, а значит, и обижала. Я не могла постоять за себя ни в семье, ни на работе, но жила надеждой выбраться из заколдованного круга и успокаивала себя: потерпи, зато потом… С этим „потом“ были связаны все мои мечты. Вы, как никто, знаете всю мою нескладную судьбу. Единственно счастливая пора – школьные годы. Уже замужем поняла это. Поняла и то, что отказалась от человека, который был бы мне верным другом. Сергей Сергеевич, вы понимаете, о ком я говорю? Я потеряла веру в добро и справедливость, пропала энергия, упали бессильно руки. Лишь жива обида на людей и на то, что создали на моем пути такие люди. Каждый день к горлу подступает горячий ком…»– Кто это пишет? – отрываясь от письма, тревожно спросил Савин.– Знакомая моего друга детства. Он был адвокатом… Год назад заболел, и его не стало.– Что с ней случилось? Может, помочь можно?– Потерпи малость, я тебе все расскажу… Мы все втроем учились в одной школе. Ее звали Викторией, а в классе Викой. Ей нравилось быть Викой. Уже потом стали называть Викторией Германовной. В молодости она была очень красива. Многие мальчишки из нашего класса писали ей стихи. Она училась хорошо и ко всем относилась одинаково. Мы были для нее просто одноклассниками. И странно, дружила она с Герой Лопухиным, который был на год ее моложе. Его отец, профессор Лопухин, преподавал тогда в военной академии: Я видел его однажды, когда он в генеральской форме приезжал на родительское собрание. Сергей с Викой жили в одном переулке, в соседних домах. Он на четвертом этаже, и она на четвертом. Иногда они переговаривались, высунувшись из окон. Сергей старался выйти из дома чуть пораньше, чтобы встретить ее по пути в школу. Идти с ней рядом было для него самым настоящим счастьем. И счастье продолжалось целый учебный год, четыре четверти!Помню, как однажды вечером – учились мы во вторую смену – втроем шли из школы. Май. Над крышами полыхал закат. Пахло весенней листвой. И где-то играла музыка, слов не разобрать, только мелодия. Старинный вальс «Дунайские волны». Сейчас смешно немного, но, честное слово, иногда я ловлю себя на том, что, когда слышу этот вальс, все возникает перед глазами, будто наяву.Идем мы по переулку мимо булочной на углу, мимо овощного магазина… Вика про Дину Дурбин рассказывает, а Сергей будто слов этих не слышит – так мне казалось. И потом уже, он рассказал, как наклонился и поцеловал ее в щеку. И даже передал мне содержание их разговора.– Вот уж не ожидала, – сказала она ему спокойно. – Зачем?– Я тебе не нравлюсь?– Что значит нравишься – не нравишься? Не об этом речь, ты еще ничего не понимаешь, глупенький.– Ты любишь Герку Лопухина?– Может быть. Он неплохой парень, но это не главное. Ты пойми, нам, девчонкам, надо выбирать.Так вот и сказала: «надо выбирать», это в шестнадцать-то лет!На следующий день по пути в школу Вика вернулась к этому разговору.– Моя мамахен часто говорила мне, что из тебя, Сергей, получится толк. Ты далеко пойдешь, ты усидчивый. Но все это будет очень и очень не скоро. А женщины стареют раньше мужчин. Я сказала маме, что ты поцеловал меня, а она весь вечер нотации читала: «Вика, не повторяй моих ошибок. Мало я с твоим отцом намучилась. Скажи своему кавалеру, чтоб не очень-то на тебя заглядывался…»Осенью нас призвали в армию, служили мы с Сергеем вместе в Мурманске. Как-то полярной ночью, когда над нашим гарнизоном зеленым и фиолетовым рассыпалось северное сияние, он написал Вике длиннющее письмо.Писал о том, что тоскует по Москве, по нашему переулку, вспомнил школу и многое, многое другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83