– спросил он, стараясь сразу же вывести Матвеева на открытый разговор.– Чтоб было понятно – начну сначала. Сын у меня бесшабашный вырос. В двадцать шесть лет с пути сбился. От жены ушел, потом запил, работу бросил. Затянула его зеленая змея. С этого времени горе стало спутником нашей семьи. Сначала у матери по полтора рубля в день выпрашивал, но, видно, совестно стало – перестал. – Глаза Матвеева лихорадочно блестели. Он говорил торопливо, время от времени посматривая на Арсентьева. – А потом случилось то, что и должно было случиться… Совершил кражу, теперь в колонии. На три года. Срок большой. Неужели у людей страха нет перед водкой? Чтоб дружки его захлебнулись.– Он что украл?– Магнитофон из незапертой автомашины и сумку с продуктами.– Выходит, водка верх взяла, – сказал Арсентьев.– Выходит, – согласился Матвеев. – А ведь хорошим парнем был. Фотографией увлекался, плаванием, в кружок рационализаторов на заводе записался. Он радиотехником работал. Мы так гордились им. – Он вздохнул и, кивая угловатой головой в такт своим словам, продолжил уже еле слышно: – Жалко! Не вышло из него ничего путного. За все брался, ничего не достиг и не создал. Даже семьи. Только сейчас об этом говорить уже поздно. Помогите разобраться с другим вопросом… Полагаю, что объегорили меня. Поэтому и сказал, что простофиля.– Что случилось?Матвеев ссутулился и замер. От этого он казался еще ниже, чем был на самом деле.– Дней десять назад, а если точно – двадцать второго февраля, заявился к нам мужчина. – Матвеев вытянул шею и оглянулся на дверь, словно опасаясь, что его рассказ станет достоянием других.Арсентьев сдержал улыбку.– «Здравствуйте, – говорит, – граждане». Хоть и одет прилично, а я сразу понял: из колонии. Сказал – от сына нашего. Жена, конечно, за стол приглашать стала. Только не сел – сказал, что за билетами на поезд торопится. Я понял из его слов, что вроде бы в командировке он: за станком для колонии приезжал. О сыне разговор зашел. Сказал, что болеет. На сердце жалуется и на ревматизм. Просил лекарства к завтрашнему дню, если успеем, приготовить. Поверили мы. У Юрки и правда с детства сердце слабое. Договорились, что к вечеру заедет. – Матвеев, словно вспомнив что-то важное, потер большим пальцем лоб. – Забегали мы с хозяйкой. Лекарство нужное, конечно, достали. Чесноку, лимонов купили. Свояк где-то икры красной раздобыл и коробку шоколадного ассорти.Арсентьев кивками подтверждал, что слушает внимательно.– Конечно, стриженый явился. На этот раз поужинал с нами. – Голос у Матвеева слегка дрожал. – Выложили мы наши покупки. Стриженый посмотрел на них и говорит: «Правильно! Все лучшее теперь – детям. Но неплохо было бы копченой колбасы и денег послать». А где ее достанешь? Посоветовался я с хозяйкой, и из того, что есть, решили дослать сто рублей. Взял он их, конечно, только вроде бы нехотя, как одолжение сделал, посмотрел на нас осуждающе. Я еще спросил: «Разве мало денег дали?» Он ответил, что это ему безразлично. Чем меньше, тем легче передать. Но добавил: «На эти деньги Юрка в ларьке ничего дельного не купит. Ларек – не гастроном. Ему для поправки здоровья через людей продукты доставать придется и лекарства тоже». Насчет лекарства я засомневался. Я летом ездил к Юрке в колонию. Интересовался. Там в санчасти все необходимое есть. Сказал об этом стриженому. Он запросто так ответил: «Без хороших таблеток Юрку быстро скрутит. Ему нужно особое лекарство». Жена, конечно, в слезы. – Матвеев достал из кармана блокнот, выудил из него аккуратно сложенную бумажку и протянул ее Арсентьеву. – Интеркордин называется.– Это стриженый написал?– Нет, я, – Матвеев помолчал и тихо добавил: – Пристыдил он нас, и получилось вроде, мы на сына больного денег жалеем. Жена плачет. Вторую сотню достала. А он настырный такой: давай, мать, еще полсотни, я ему теплое куплю от ревматизма. – Теперь-то я понимаю – он просто деньги выманивал.Матвеев рассказывал так темпераментно, что и без его быстрых и широких жестов было ясно, что и как происходило во время прихода стриженого.– Ну и что, дали?– Предложили взять кальсоны шерстяные и свитер теплый. Только отказался. Сказал, что старые. Забрал полсотни и пообещал купить белье сыну. Должно быть, мы сошли с ума в тот вечер. Ахнуть не успели, как окрутил он нас. Прямо наваждение какое-то нашло. Еще упрашивали его деньги взять. Но вечером у меня сомнения появились. На следующий день я сыну телеграмму отбил о деньгах и о стриженом. Позавчера ответ получил. Пишет, что здоров он и никого не просил к нам заходить. Вот тут и понял я, что маху дал.– Вы бы сразу к нам…– Тогда были сомнения. Теперь вот доказательства…– Вы же десять дней упустили…– Выходит, ограбил нас стриженый? – Матвеев помотал головой, словно приходя в себя. – Он хуже бандита оказался. Родительским чувством воспользовался. Разве можно так бить? Видел же, что мы и так горе мыкали. Еще больше удар нанес, когда сказал, что Юрка тяжко заболел. Сын все же…– Похоже, обманул ваше доверие стриженый, – сдержанно сказал Арсентьев. – Сколько он пробыл у вас?– В общей сложности часа полтора.– Кто его видел?Матвеев прищурил глаза, словно припоминая что-то.– Никто. Мы были одни.– Как он назвал себя?– Никак, хоть я и спрашивал. Сказал, что береженого Бог бережет. А он рискует…– Какие его приметы? Говорите! Это очень важно.– Это я могу! Запомнил хорошо, – переводя дыхание, проговорил Матвеев. – Худой, долговязый, руки длинные, жилистые. А вот здесь у него шрам, – он ткнул пальцем чуть выше брови. – Сантиметра два, никак не меньше. В общем, бандитская рожа.Поняв, что сказал все, что требовалось, Матвеев деловито обратился к Арсентьеву:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83