Дверная ручка со скрипом повернулась, и дверь приоткрылась. «Слышу ее дыхание, повеяло теплом, слышу, как пульсирует кровь». Заскрипело, дверь закрылась. В темноте стояла она.– Ты, – сказал он, садясь на постели.Она несла ему свою наготу, он чувствовал ее тепло и форму, несла сквозь темень, он вытянул вперед руки и коснулся горячих и мягких округлостей.– Ты, – повторил он.– Я, – услышал он. Этот голос был чужой, с легкой хрипотцой, а потом она отыскала его губы, впилась в них и не отпускала, он чувствовал, как губы начинают терпнуть, получил свой выстраданный поцелуй, вкус был странный, он целовал, но мысли куда-то ускользали. «Этот голос, откуда я знаю этот голос? – силился он вспомнить. – „Я“, – сказала она с легкой хрипотцой. – Мы целуемся, но это не ты, губы терпнут, желание растет, но это не ты». Он деликатно отстранил ее от себя.– Кто ты? – спросил он.– Не узнал? – рассмеялась она.Хенрик изо всех сил напряг память. «Эта хрипотца. Нет, не знаю», – подумал он про себя.– Янка, – послышался ответ.Да, этого можно было ожидать. Он вспомнил взгляд, который она бросила на него, когда дремала в кресле рядом с Рудловским. «Мне повезло, – подумал он, гладя ее голые плечи. – У нее смуглая кожа», – вспомнил он, и рукам стало еще приятней.– А Рудловский? – спросил он.– О! – воскликнула она. – Идиот! В последнюю минуту он спросил, не больна ли я. Я ответила в шутку, что не знаю. Он сразу скис. И моментально притворился спящим. Идиот!«Мне повезло, – подумал он снова. – Все-таки женщина. Та или эта, в данный момент не имеет значения». Горячее, желанное тело, ласки, волосы, волнение, ритм наслаждения. Он привлек ее к себе.– Ты озябла, – сказал он.– Да, немного. Согреешь меня? Боже, какой ты приятный! Ты видел, как я строила тебе глазки?– Нет.– Доволен, что я пришла?– Спрашиваешь!– Ты мне нравишься.– Ты же меня не видишь.– Но я тебя помню, у меня есть воображение.– У меня тоже.– В моем воображении ты самый красивый.– А если бы мы минутку помолчали? – предложил он жестко.– Хорошо, ты прав.Было темно, и он не различал даже контуры ее лица. «Ты Анна, – подумал он вдруг. В темноте была Анна. – Значит, вот как целует Анна. Значит, вот какое наслаждение дает Анна. Целуешь, дышишь, все-таки ты здесь, все-таки ты моя, Анна. О, как хорошо, что это ты, твое тело, твои губы, твои ладони, твои плечи, Анна», – повторил он мысленно, упорно поднимаясь к блаженству. Вершина была близко, близко, достаточно было протянуть руку, достаточно было одного усилия. «Это не Анна», – промелькнула мысль, и он опять опустился вниз, и надо было подниматься снова. Женщина что-то шептала. Он чувствовал ее нежные ладони: «Какой ты ужасно приятный».«Анна меня любит. Иду к вершине, все время вверх, все время к Анне, она стоит там с лицом, освещенным солнцем. Любовь», – обрушилась на него мысль и потащила назад, он сполз по острым отвесным камням. А потом опять вперед. Дьявольское усилие. С камня на камень. Анна. Еще шаг, Анна, еще шаг, еще одно последнее усилие, протянул руку, ухватился за круглый камень. «Я здесь! Я здесь!» Она шептала что-то ликующее. На вершине было светло, голубой, уходящий вдаль простор, он ударил головой солнце, солнце превратилось в сияние, излучающее молнии. Хенрик вздохнул полной грудью. «Любовь», – подумал он, униженный.– Ну и как? – спросила она.«О господи! – испугался он. – Сейчас начнется болтовня. Любовь, черт бы ее побрал! Я все испортил». Это была не Анна. Он отодвинулся.– Что с тобой? – спросила она.– Не хватает воздуха.– Спи.– Рядом с тобой я не засну.– Все равно не уйду, – сказала она и поцеловала его. – Ты мне очень нравишься.«Мне везет», – подумал он.– Я должен выспаться, – сказал он.– Это так важно?– Да. Я боюсь, что завтра будет драка с шефом.– Драка?– Он хочет вывезти аппаратуру из санатория.– Ну и что?– Ничего. Мне это не нравится.– Ты с ним справишься, – сказала она убежденно. – Я уверена, что ты с ним справишься.– Я должен выспаться.– Я еще немножко полежу рядом с тобой.– Хорошо, – согласился он.Потом спросил:– Рудловский знает, что ты здесь?– Нет, он спит. В своем номере.– Ты не дала ему в морду?– Нет, за что? Он был такой смешной, что… что даже вызвал отвращение. Мерзость. Я подумала, пусть себе спит, очень хорошо, пойду к Хенрику. Я уже приходила сюда, тебя не было.– Весьма польщен, но не могу понять, чем обязан такому вниманию.– Ты мне нравишься. Он засмеялся.– Это не причина.– Ты мне кого-то напоминаешь, – призналась она.Он вслушивался в ее голос. Он звучал иначе, чем до этого, очень мягко, даже хрипотца как-то уменьшилась.– Ну что, уходить? – спросила она. Он обнял ее.– Нет.– Ты ужасно капризный. Совсем как он.– Кто?– Мой жених.– Тот, которого я тебе напоминаю?– Да.– Вот как! А где он?– Не знаю. Его взяли в тридцать девятом, и он пропал. Не хочешь выбросить меня из кровати?– Нет.– Значит, ты доволен, что я пришла?– Очень.Она рассмеялась.– Эх вы, мужчины, – сказала она. – Это правда, что ты шепнул Рудловскому, что я тебе нравлюсь?– Возможно.– Я тебе тоже кого-то напоминаю?– Нет. Ты любила своего жениха?– Ужасно!– Ты спала с ним?– Тогда я этого не делала. Мы должны были пожениться. Мне хотелось торжественной свадьбы, уже было платье. Потом я его продала, потому что нечего было жрать. Не сердись, но знаешь, когда нам было так хорошо, я представляла себе…– Что это он?– Да.Хенрик вздохнул. «Один, один, – подумал он. – Хоть раз я на что-то пригодился». Его молчание она приняла за смущение, потому что шепнула, блуждая губами по его лицу:– Но ты мне действительно нравишься.– Потому что я – это он?– Теперь уже нет. Теперь уже потому, что ты – это ты.Она прижалась к нему разгоряченная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35