– А это далеко? – спросила Анна.«Я когда-то слышал этот голос, – подумал Хенрик. – Но тогда он не был таким сухим. У него были другие краски и другая температура».– Пятнадцать километров, – объяснил Мелецкий. Достал свой мандат. – Курортный городок Грауштадт. Жители эвакуированы. А это, видите, магическая бумажка.Старуха прочитала.– Бумажка соблазнительная.– А мы? – обратился Мелецкий к бойкой блондинке. Он снова сжал ее локоть: – Проведем веселый вечер.Блондинка воскликнула:– Прекрасно! Вспомним молодые годы.Потом воцарилось напряженное молчание. Хенрику казалось, что его осматривают и оценивают. Лахудры чертовы!– Не знаю, годимся ли мы для веселого вечера. Для этого мы слишком грустные, – услышал он голос Анны.– Зачем грустить! – крикнул Чесек. – Да здравствует свобода!– Надо себя пересилить, – подхватил Рудловский.– Надо? – Это она, Анна. – В самом деле?Хенрика резанула последняя фраза, он посмотрел на Анну. Она, наверно, прочла в его глазах одобрение, потому что по ее лицу проскользнула едва заметная улыбка. Бойкая черная толстуха спросила:– И надолго?– Самое большее на две недели, – объяснил Мелецкий. Хенрик спрыгнул с машины.– Пан доктор! Мелецкий повернулся к нему.– Как, две недели? – удивился Хенрик. – Мы же должны организовать местную власть.– Естественно. Но с какой-нибудь машиной баб можно будет отправить назад. Вот только…Мелецкий отвел Хенрика в сторону.– Их пять, а нас шесть, – сказал Мелецкий. – Может быть конфликт.– Не будет, меня не считайте.– Вы пас?– Да.– Почему?– Ищу принцессу, – сказал Хенрик с улыбкой. – Может быть, попадется.Женщины стали взбираться на машину.– Дамы на колени! – крикнул Чесек.– Пани Анна!– Спасибо, мне хочется постоять.– Пани старше!– Барбара, если вы так любезны. Пожилая села Чесеку на колени.– Очень приятно, – сказал он, не скрывая своего удивления. – Меня зовут Чесек.Послышались имена: Хонората, Зося, Янка, Зося, Янка, Хонората. Он не запомнил, кого как звали, слышал, что Рудловский по очереди представляет их.– А это Хенрик, – услышал он и поклонился.Янка, Зося, Хонората – какая разница? Он видел только формы, выпуклости – единственное, что у них осталось от его идеала женственности.– Не хотите таблетку? – спросил Рудловский чернявую. – Против морской болезни.Машина доехала до развилки и свернула в лес. Она двигалась по тенистому коридору в лучах солнца, пробивающихся сквозь кроны деревьев. И пахло по-настоящему. Не пожаром, не хлоркой и падалью, а лесом, живицей, грибами, мохом, волосами молодой девушки. «Я был прав, – подумал Хенрик, – останусь в лесу». Он стоял, опираясь о крышу кабины, ощущая возле своей руки руку печальной женщины в лагерной куртке. Она задумчиво смотрела вперед, ветер развевал ее короткие волосы, гладил лоб и вздрагивал на ресницах. Она закрыла глаза, словно желая что-то вспомнить, вызвать какую-то картину.– Пахнет, – сказал Хенрик. Она кивнула, не открывая глаз.– Вы могли бы жить в лесу? – спросил он.– Нет. Мне было бы страшно. 4 Грузовик подъехал к брошенной бензоколонке. Дальше дорога отрывалась от деревьев и входила в извилистую каменную улочку, состоящую из нескольких десятков двухэтажных домов. Палисадник перед ближайшим из них зарос сорняками, крапива поднялась высоко и доставала до ставней.– Заглушить? – спросил Смулка. Шеф, должно быть, сказал «да», потому что мотор замолк и стало тихо. Мелецкий спрыгнул на мостовую, крикнул: «За мной!» Хлопнула дверь. Все стали слезать с машины. Рудловский обхватил чернявую (Зося? Хонората?). Чесек принял на себя седую Барбару. Анна спрыгнула, осмотрелась, несколько раз втянула носом воздух, но не могла угадать запах.– Это мята, – попробовал помочь ей Хенрик.– И плесень, – добавила женщина.– Все? – спросил Мелецкий.– Все.– Ну тогда за мной, марш, – повторил он команду.– Пан начальник, – сказал Смулка, кланяясь перед окошком бензоколонки. – Налей, пан, скорее, высшего сорта…Он начал качать. Аппарат затрещал. Потом что-то захрипело, раздалось бульканье, как при полоскании горла, и из трубы брызнула струя бензина. Все улыбнулись.– Спасибо, – сказал Смулка. – Сдачи не надо.Они шли по улице не спеша, от дома к дому, от витрины к витрине. Витрины были пустые, запыленные, у некоторых опущенные жалюзи, но вывески объясняли, что за ними скрывается.– «Спортварен», – прочитал Прилизанный. – Я возьму себе костюм! – воскликнул он радостно.– Вы играете в теннис? – спросила седая. – В свое время, – ответил он небрежно.– Тогда устроим матч, – предложила Барбара. – Я покажу вам класс.Рудловский вломился в аптеку.– Вы знаете, – признался он Хенрику, когда вышел оттуда, – у них прекрасные препараты, я думал, что найду там противозачаточные средства, вечером пригодились бы.Сначала все разговаривали тихими голосами, словно боясь кого-то разбудить, вдруг Чесек запел по-тирольски, ответа не последовало, никто не возмутился, никто не крикнул: «Мауль хальтен, ферфлюхте швайне!» Тогда Чесек крикнул:– Гуляй душа! Чего, б…., стесняться!– Заткни глотку! – крикнул шеф. – Не выражайся при женщинах.Барбара рассмеялась.Их голоса звучали свободно между стенами – весь городок наш, что бы здесь сделать – может, поджечь, может, пострелять в цель, такой свободы я еще в жизни не испытывал. Пусть дамы голыми станцуют на улице – ого, кто-то рехнулся. Смулка поднял с мостовой камень.– Сейчас разобью вон то окно, ей-богу! – крикнул он. Хенрик хотел подойти, но вдруг спохватился. Не спеши, наблюдай и молчи.Зато к Смулке подлетел доктор.– Брось! – приказал он.– Почему?– Брось камень.Водитель послушался. Но опять спросил:– Почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35