– Но вы желаете меня покинуть, – сказала она с улыбкой, полной горечи, – а это одно и то же.
Оба замолчали, и тишина воцарилась в салоне. Они испытывали невыразимую грусть, и каждый хотел нарушить молчание любой ценой – так они страдали: пульс был лихорадочным, сердце сжималось… Они хотели еще сказать множество вещей, выдвинуть столько аргументов – страсть бурлила в них, хотелось говорить, плакать, кричать. Но они не могли этого сделать, чувствуя себя разбитыми, опустошенными. Все их физические силы были исчерпаны в мучительной борьбе; чем возобновлять ее, они согласились на создавшееся положение, каким бы тягостным, неверным или серьезным оно ни было. И снова Елена, более решительная, чем Морис, нарушила молчание. Она встала, как бы для того, чтобы завершить беседу, и сказала голосом, который тщетно пыталась сделать твердым:
– Вот уже пять лет, Морис, как мы обмениваемся письмами. Будьте любезны вернуть мне мои. Вероятно, вы не замедлите заполнить пустоту, которая образовалась в вашем существовании, и эта корреспонденция не должна оставаться у вас.
– Нет, Елена, – отвечал не менее взволнованный Морис, – я сохраню эти письма и клянусь, что никогда к ним никто не прикоснется. Почему вы хотите унести с собой прошлое, которое мне дорого, то прошлое, которое вам самой кажется прекрасным и которое теперь сделало вас такой избалованной?.. Я не знаю, какая судьба ждет меня вдали от вас; я вам клянусь, что с этого момента мое будущее начинается и принадлежит мне полностью. Но, быть может, настанут скверные дни, и тогда, благодаря вашим письмам, я воскрешу в памяти сладкие воспоминания нашей связи. Я вновь увижу вас на этом же месте, улыбающейся такой обворожительной улыбкой. Ах, постойте, не говорите больше обо всем этом, иначе мы так и не расстанемся; однако это придется сделать – мы стали слишком несчастны!
– Да, это правда, – ответила Елена. – Кроме того, вы говорите себе так тихо, что возможно не слышите сами, что наша застоявшаяся любовь вас леденит и настало время согреться под солнцем новой страсти. Идите, мой друг, идите… и прощайте, – добавила она и слезы, которые она долгое время старалась удержать, хлынули у нее из глаз.
Мужество совсем покинуло Мориса. Это грустное «прощайте», которое ему бросила сквозь слезы женщина, так любившая его, женщина, которую он все еще любил, раздирало его сердце… Он бросился к ней, восклицая:
– Нет, нет, я никогда не скажу тебе прощай! У меня не хватит смелости для этого!
– Я сделала это за вас, Морис, – сказала она просто и, пока он не догадался о ее намерении, подошла к камину и позвонила.
– Что вы делаете? – сказал Морис.
Она повернулась к вошедшему лакею и, указав на один из подсвечников, оставшихся на карточном столе, сказала:
– Возьмите этот канделябр и проводите господина Девилля, Жозеф.
Пока слуга выполнял ее распоряжение, Морис наклонился <к Плене и шепнул:
– Как! Вы хотите, чтобы этот слуга присутствовал при нашем расставании?
– Если бы я этого не сделала, – ответила она гак же тихо и грустно, как Морис, – мы не смогли бы проститься. Я вооружилась и против вашей слабости, и против своей.
Графиня протянула ему руку как всегда делала, когда они расставались до завтра. При ее прикосновении Морис вздрогнул: он готов уже был схватить Елену в объятия и прижать к груди, но она кивком указала ему на лакея, который, стоя у дверей салона, ждал. Морис сдержался и, чтобы скорее покончить с этой грустной сценой, резко повернулся и вышел, не обернувшись.
Бедная мадам де Брионн, опершись на мраморный камин, сначала следила за ним взглядом, а когда его уже не было видно, прислушалась к шуму удалявшихся шагов, к звуку закрываемой двери, к грохоту отъезжавшего экипажа. Когда, наконец, все вновь погрузилось в тишину, она рухнула на диван, разбитая горем и едва слышно повторяя сквозь рыдания:
– Он уехал! Он больше не вернется! Ах, Морис, Морис!
Бедная женщина! От пяти счастливых лет у нее ничего не осталось, кроме воспоминаний. Но зато какое место должны были занять эти воспоминания в ее сердце и в сердце Мориса!
4
Предвидения графини де Брионн оправдались. Едва миновал год с того вечера, когда Морис и Елена расстались, как он женился на Терезе Дерош.
Виноват ли он был по отношению к Елене? Не она ли сама под влиянием возможно чрезмерной обидчивости и воображаемых опасений решила не встречаться больше? Разве не сама она освободила его от всех клятв, данных ей? Не она пожелала разорвать узы, столь крепко их связавшие? И не должна ли была она сама в минуту героического воодушевления нанести себе смертельный удар, чтобы не получить его от руки любимого?
Морис не понял отчаянной жертвы графини. Он не заметил всей любви, величия, благородства в ее прощании с ним и увидел лишь, что она настаивает на разрыве. Это больно задело его. Он счел своим долгом взывать к ней; несколько раз он писал Елене и просил отменить суровое решение. Елена читала его письма, но не заблуждалась насчет чувства, которым они были продиктованы. Она догадывалась, что если Морис и настаивает на свидании, то лишь для очистки совести и для того, чтобы предохранить себя от упреков; итак, она ничего ему не ответила. Ах, если бы он сам пришел бороться за возобновление их отношений, если бы он явился и сказал: «Мы оба жертвы роковой ошибки, я люблю тебя по-прежнему; не будем напрасно делать друг друга несчастными!» Тогда она не пыталась бы переубедить его, и сердце ее заговорило бы громче, чем рассудок. Но Морис не приходил: задетый молчанием, которое сохраняла Елена, он не хотел сам идти за ответом на свои письма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40