Но его чело все же слегка омрачилось, когда он обратился к сидевшему против него брату со следующими словами:– Так ты действительно хочешь покинуть меня и увезти Джесси в Германию? Я надеялся, что теперь, когда дочь Клиффорда сделается твоей женой, ты исполнишь горячее желание ее отца и станешь его преемником в деле. Тебе вовсе нет нужды совершенно отказываться от своей журналистской деятельности – ведь все дела, как и прежде, лежали бы на моих плечах. Печать тут, в Америке, более сильна и влиятельна, чем в Германии, ты найдешь здесь более свободное и широкое приложение своим способностям, нежели на родине. Подумай об этом!– Это не требует никаких размышлений, – решительно произнес Густав. – Весь свой интерес и всю свою работоспособность я могу посвятить лишь одному делу, быть же купцом и журналистом одновременно… нет, это невозможно. Как ни велики здесь возможности для духовной деятельности, я все же всем своим существом принадлежу родине и только там могу работать, как нужно. Что же касается нашего сотрудничества, то вряд ли мы могли бы ужиться друг с другом. Я был в силах терпеть в течение нескольких недель свое подчиненное положение и не реагировать ни на что, так как ради Фриды не хотел доводить дело до разрыва. Но теперь, Франц, я считаю себя обязанным сказать тебе откровенно, что вся твоя деловая практика, весь образ твоей коммерческой деятельности никогда не позволили бы мне работать совместно с тобой. Ведь твоя близкая связь с Дженкинсом красноречиво говорит о том, какого рода коммерцию ты ведешь.Франц Зандов не вспыхнул гневом, как непременно сделал бы раньше при подобном заявлении, но на его лбу появились еще более глубокие морщины.– Ты смотришь на вещи и обстоятельства со своей точки зрения, а я – со своей. Правда, твоя профессия предоставляет тебе полную свободу действий и взглядов, я же вынужден считаться с самыми разными, порой взаимоисключающими интересами и не всегда могу выбирать. Человек редко бывает господином обстоятельств. Я хотел бы, чтобы между мной и Дженкинсом не существовало общего дела, но это уже произошло, и я не могу ничего изменить.– Ты действительно не можешь? Неужели нет никакого выхода?– Да ведь я уже говорил тебе, что ради этой коммерции рискнул сотнями тысяч и могу потерять их, если дело не удастся или если отступлюсь от него.– Даже рискуя понести подобные потери, ты должен был бы отказаться!Франц Зандов взглянул на брата, словно не веря своим ушам, и воскликнул:– Понести подобные потери? Ты говоришь это серьезно? Да представляешь ли ты себе, какие это деньги? Я сделал все, что мог, попытался добром разойтись с Дженкинсом – увы! – это лишь повредило мне: Дженкинс упорно стоит на своем. В последнем письме он с нескрываемым недоверием спросил меня, действительно ли я настолько нуждаюсь в средствах, что так настойчиво, во что бы то ни стало, требую обратно свой капитал? Он, кажется, думает, что я понес потери, быть может, сомневается в моей кредитоспособности, а это самое опасное, что только может выпасть на долю коммерсанта. Чтобы исправить свою неосторожность, я обязан со всей энергией приняться за то дело.– Вчера я привел к тебе твое дитя, – серьезно произнес Густав, – думаю, ты от этого выиграл много больше, чем можешь потерять тут. Я надеялся, что ради Фриды ты откажешься от сомнительного дела, которое не даст тебе прямо глядеть в глаза своей дочери. Франц Зандов резко отвернулся, но его голос был по-прежнему тверд, когда он ответил:– Вот именно из-за Фриды! Неужели я должен обездолить своего только что найденного ребенка? Неужели я смею лишить свою дочь половины состояния?– Ей хватит и другой половины, думаю, что и целое состояние не принесет ей блага, если будет сохранено такой ценой.– Молчи, в этом ты ничего не смыслишь! Отступить от начатого, соглашаясь на любые потери, невозможно, а потому не будем говорить об этом. Само собой разумеется, я освобождаю тебя от твоего обещания, так как, насколько понимаю, ты никогда не напишешь нужных мне статей.– Первая уже готова, – холодно возразил Густав, – Правда, она будет и последней – для моей цели достаточно и одной. Я как раз хотел сегодня утром предложить ее твоему вниманию. Вот она! – Вынув из кармана несколько исписанных листков, он подал их брату.Франц медленно взял их, вопросительно глядя на Густава.– Прочти! – просто сказал тот.Франц принялся читать сперва медленно, а затем все поспешнее, дрожащей рукой переворачивая страницы. Его лицо густо покраснело и наконец, оборвав чтение на середине, он бросил рукопись на стол и почти крикнул:– Да ты в своем уме? Ты хочешь это напечатать? Да ведь то, что ты открываешь людям, прямо-таки ужасно!Густав выпрямился и, подойдя вплотную к брату, ответил:– Ужасно? Да, это очень точное слово. И главный ужас заключается в том, что все это – правда. Я сам был в тех местах и беру на себя ответственность за каждое написанное мной слово. Отступись от этого дела, Франц, пока еще не поздно! Эта статья, появившись в «Кельнской газете» и будучи перепечатана во всех германских органах печати, не останется незамеченной. На нее обратят внимание консульства, министерства. Дженкинсу не дадут продолжать свою, с позволения сказать, деятельность или по крайней мере позаботятся о том, чтобы ни один неосведомленный простак не попал в его лапы.– Ты, кажется, слишком гордишься предполагаемым успехом своего творчества! – крикнул Франц Зандов вне себя. – Только ты не учел, что и я являюсь совладельцем этих земель, которые ты изобразил так возмутительно, забыл, что каждое твое слово направлено против благополучия и чести твоего брата!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35