Золотоискатель выстрелил в того, кто держал его коня за повод. В грабителя он не попал, но задел ухо Кеттли. Боль и страх заставили ее сделать усилие. Она яростно встала на дыбы, принудив бандита, державшего ее повод одной рукой и целившегося в ее хозяина из револьвера, который он выхватил другой, отпустить ее. Толчок вызвал выстрел, револьверные вспышки следовали одна за другой, шесть раз щелкнул курок. Кеттли сделала гигантский прыжок и помчалась между деревьями, перепрыгивая ямы со скоростью и легкостью крылатого коня; ее хозяин был хорошим наездником, он распластался на ней, пригнувшись к ее шее. Но вдруг она остановилась, ее ноги подогнулись…
– Ну что же ты? – спросил золотоискатель, тронув шпорами ее бока. Кеттли не двигалась.
– Фу! – сказал он, спрыгивая на землю и говоря сам с собой, – Я-то не ранен, но ее, как видно, задело.
Бедное животное словно и ждало, пока ее хозяин сойдет на землю и упало в овраг, который промыли на краю тропы дожди. Старатель наклонился над ней.
– Ну, – сказал он, – должно быть, ты плохо кончишь. Я обязан тебе жизнью и спасением богатства. Прощай, бедная Кеттли, я не могу оставаться возле тебя. – Он вылез из оврага и пустился бегом по дороге до тех пор, пока не добрался до одного из постоялых дворов, которые находятся поблизости от золотых копей.
На другой день он понял свою неосторожность и доверил свое золото курьеру, который перевозил срочные депеши и отправлялся в путь всегда в сопровождении полисмена. Это носит название эскорта.
Он признал в грабителе, напавшем на него, человека, искавшего золото на руднике в соседней с ним яме, но имя ему было неизвестно. Старатель был счастлив, что отделался только страхом. Два месяца спустя, накануне того дня, когда он должен был отплыть на корабле, он увидел Кеттли посреди табуна лошадей, которых вели продавать на базар. Он стал торговать ее и, поскольку она хромала, она досталась ему почти за бесценок. На груди у лошади было два шрама. Как она выбралась из леса, где ее лечили? Торговец не знал этого, он сказал только, что купил ее у золотоискателя, который утверждал, что потерял свои документы. Все это было довольно подозрительным. В английских колониях путники передвигались свободно, но там очень строго относятся к законности приобретения лошадей. Если бы у хозяина Кеттли было лишнее время, он имел бы право задержать торговца лошадьми и тот был бы приговорен к большому штрафу. Но он только заплатил за нее деньги и раздумывал, как бы найти хорошего хозяина для этой кобылы – подруги его жизни, полной опасностей, которая, встав на дыбы, приняла на себя пули, предназначенные ему. Он предложил ее мистеру Фультону, которого знал по копям, рассказав историю лошади. На другой день он уехал, а лошадь осталась в конюшне Фультона до тех пор пока не была отдана доктору.
Расставаясь с ней, бывший ее хозяин сказал: «Прощай, моя бедная Обмани Смерть»! И это имя так и осталось за ней. Хотя у кобылы бывали капризы, она любила доктора и его дочерей, но не желала, чтобы мистер Фультон садился на нее или даже подходил к ней. Может быть, он избил ее или никогда не был ласков с нею?..
Кеттли – оставим ей прежнее имя – жила позади дома доктора. Ее конюшней был тент, она могла гулять по двору. Когда окно столовой было раскрыто, она просовывала в него голову и следила за всеми движениями сидящих за столом. Если о ней забывали, она тянулась дальше. Она любила хлеб, картофель, сахар и удалялась только после того, как получала свою долю завтрака или обеда. Если же окно было закрыто, она прижималась мордой к стеклу и нужно было открыть его из боязни, что животное разобьет его и поранится.
Для доктора кобыла была большим облегчением, так как ему надо было навещать больных, живущих довольно далеко. Он и его жена смотрели на Фультона, как на провидение, посланное им Богом. Что же касается молодых девушек, то они испытывали какие-то сомнения явившиеся, отчасти, следствием впечатлений, произведенных на них этим человеком.
Однажды вечером Эмерод приняла решение серьезно поговорить с сестрой. Когда мистер Фультон, который являлся к ним в гости, не пропуская ни одного дня, уехал, а доктор с женой разошлись по своим комнатам, Эмерод сделала сестре знак остаться, затем села подле нее и тихо заговорила, взяв ее за руки.
– Послушай, сестричка, не надо на меня обижаться, если я сделаю тебе упрек и обращусь с вопросами, которые, может быть, вправе задать тебе лишь наша мать. Боже сохрани, чтобы я осуждала ее, но мне кажется, что она не слишком озабочена тем, что тебя интересует, и боюсь, милая Мелида, ее доверчивость может толкнуть тебя на путь, с которого уже трудно будет сойти. Мистер Фультон знает, что у тебя есть жених в Англии, и тем не менее мне кажется, что он ведет себя так, будто ты должна стать его женой. Я думаю, наконец, что Фультон тебя любит, атак ли это, ты должна знать.
– Да, я полагаю, – прошептала она.
– Он с тобой говорил об этом? – спросила Эмерод, которая не хотела довольствоваться одними догадками.
– И да, и нет, – ответила Мелида. – Как-то раз, когда я сходила с лошади, мои ноги запутались в платье, и я упала на него, а он так сжал меня руками, словно хотел задушить. Я чувствовала это и слышала, как бьется его сердце. В другой раз, здороваясь со мной, он с такой силой сдавил мою руку, что я побледнела от боли. Он попросил у меня прощения за неловкость. Однажды, когда я заговорила о Вильяме, он стиснул кулаки и зубы и с такой яростью спросил, люблю ли я мистера Нельсона, что я не осмелилась ответить. Часто он с жаром говорил о богатстве, которым будет окружена его жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67