Желваки готовы были прорвать кожу плаща. Я весь вспотел, мне хотелось дышать в такт с Дженни, задыхаться вместе с ней, вместе с ней стонать, работать бедрами вместе с Тристрамом. Волны от его толчков доходили до меня, я стоял, стиснув зубы.
Исторгаемые ею звуки стали громче. Господи, сделай так, чтобы эти звуки никого не разбудили. Пусть их никто не трогает. И меня тоже. Под плащом творилось что-то несусветное, голова Тристрама зарылась в шею Дженни. Господи, ну, что тебе, жалко? Пусти меня туда. Плащ прошило судорогой. И меня. И тотчас наступил почти полный штиль.
Они задышали глубоко, послышались слова нежности и ласки.
Идти они не смогли – оказалось, что брюки Тристрама сползли к самой земле. Обоим пришлось присесть, и он натянул брюки. Они захихикали.
– Мы психи, да?
– Мм-мм.
И они пошли, заковыляли назад, к дому. Я смертельно устал, вымок, вывозился и вспотел. И тоже через сад заковылял к дому.
ГЛАВА 22
На следующей неделе на свидание в сарае они ходили дважды, и оба раза оно длилось всего минут сорок. Я рад, что они дали мне щадящий режим. Дело шло к экзаменам, и напряжение возрастало, к тому же каждый вечер отец вывозил меня на вождение. Лишь однажды мы с Тристрамом вместе шли в школу и разговор вели исключительно об учителях. И в школе неделя прошла спокойно. Если что меня и встревожило – слегка – так это свара на крокетной площадке между Тристрамом и кем-то из его одноклассников, но она погасла так же быстро, как и вспыхнула, и придавать ей серьезного значения я не стал.
– Холланд, а я тебя в субботу видел.
– Что же не поздоровался?
– Ты был не один. Держал ее за ручку.
– И что?
– Ничего. Просто видел вас вдвоем. Куда вы направлялись? В лесную чащу?
– Что ты мелешь?
– Ничего. Просто так. И чем ты с ней занимался?
– Не твое собачье дело. Сгинь.
– Значит, занимался?
– Чем?
– Ну, ты даешь. Как думаешь, чем? Не ковыряньем же в носу.
– Не суйся, куда не надо, слабоумный.
– Что это мы так нервничаем? Я просто спрашиваю. Из чистого любопытства. Значит, все-таки занимался. Смотри, пронюхают ее родители – или школа.
– Много ты понимаешь. Вообще, по-моему, ты хочешь, чтобы я тебе башку оторвал.
– Да ну? Может, ее на помощь позовешь?
– Нет. Сам управлюсь. Так и быть, не сейчас, но, если запоешь про это еще раз – получишь все, что причитается. Слово даю. Понял?
В пятницу вечером Тристрам нанес мне визит. Пришел ко мне в комнату, стоял, переминаясь с ноги на ногу, и говорил о погоде. Этот взгляд мне был знаком. Я видел его и у других. Он начал было говорить о школе, но я перебил его.
– Кончай, Тристрам. Выкладывай, с чем пришел. Я знаю, ты хочешь о чем-то меня попросить.
Голос мой звучал так по-деловому, что мне стало стыдно.
– Откуда ты знаешь?
– Неважно. Так в чем дело?
– Если тебе это неудобно, так сразу и скажи, ладно?
– Само собой. Ну?
– Я люблю поп-музыку, ты знаешь. Завтра вечером в колледже искусств играет большая американская группа, и я хотел бы взять с собой Дженни. Папа сказал, что даст деньги на билеты и все прочее, и она хочет пойти…
– …но ее не пускает мама.
– Нет, не совсем так. Она говорит, что Дженни еще маленькая, да и я не намного старше, чтобы ее сопровождать. Я сказал ей, что таких, как мы, там будут сотни, но она сказала, что на других ей плевать, и вообще, если мы пойдем, а Вероника нет, это будет по отношению к ней несправедливо. Тогда Дженни сказала, что она уже предлагала Веронике, но та отказалась – но тут Вероника передумала, она, мол, пойдет с удовольствием.
– И что?
– Ну, – он улыбнулся мне хитроватой улыбкой, – если ты ничем таким не занят и тоже не прочь на них посмотреть, можешь прихватить нас с собой – мы тебе мешать не будем. Что скажешь?
– Ты, кажется, кое-что упустил, да? Он посмотрел себе под ноги.
– Я должен сопровождать мадемуазель Веронику, так?
Он в очередной раз переступил с ноги на ногу, а я стал обдумывать его предложение. Сводить детишек на танцы – идея соблазнительная. Но с Вероникой? Если кто-нибудь меня увидит с этой прыщавой кочерыжкой, моей жизни придет конец. Или не придет? Больше, чем сейчас, надо мной смеяться не будут, но, во всяком случае, я буду с девушкой о двух ногах и двух руках, с грудью и вожделенной мечтой всего рода мужского, заветной щелочкой. Это все-таки серьезная компенсация. Ничего себе, парочка – Вероника и я. Курам на смех. Но что я, собственно говоря, могу потерять? Репутацию? Получается, что терять мне особенно нечего. Я посмотрел на Тристрама и подумал о Дженни.
– Что ж…
Он поднял голову.
– Почему нет? И Веронику прихватим. В конце концов, всегда можно сделать вид, что ее просто нет, так же?
– Слушай, даже не знаю, как тебя благодарить. Я от тебя в отпаде.
И он засиял – ах, какой луч!
– Ну, тогда топай к Траншанам, а я через несколько минут подкачусь и разберемся, поедет с нами безобразная сестричка или нет. Идет?
– Еще как.
Он кинулся по лестнице вниз и выскочил из дома.
Да, положеньице. Ну кому придет в голову приглашать на танцы кургузую и безобразную кочерыжку, рядом с которой и стоять противно? Я посмотрел в зеркало. Что ж, ответ прост. Такое может прийти в голову мне. Да-да, мне. Именно мне. Каждая складка, каждый изгиб моего тела были оскорблением природе. Идиотское, вытянутое и подпухшее лицо на отвислых плечах, которые переходят в грушу – мое тело. Ну почему, почему меня сотворили на свет таким? Мало, что сотворили, так еще и вбили в голову, что быть таким – очень плохо. У меня засосало под ложечкой, глаза увлажнились. За что меня сделали таким несчастным и при этом дали разум, чтобы осознавать это несчастье в полной мере? Почему я должен смотреть на красивых людей и стонать от зависти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55