– Ты выглядишь потрясающе, – встряла в разговор Катинка. – Как Кевин Кёстнер. Не так ли, Эби? Штефан выглядит как Кевин Кёстнер.
– Как Брэд Питт, – сказала Петра. – Он выглядит как Брэд Питт.
– Лучше, – проронила я. – Лучше.
Штефан польщенно заулыбался.
– Пожелайте мне удачи.
– Много удачи, – сказала я.
– Много удачи, братик, – гордо сказала Катинка.
– Смотри, не задень животом о прилавок, – угрюмо обратился к жене Эберхард, очевидно, вне себя от зависти.
– Маленький коржик на удачу? – спросила Эвелин. Я в очередной раз отодвинула тарелку прочь. Достаточно того, что Петра уже наглоталась наркоты.
– Ты действительно хочешь, чтобы он получил эту работу? – спросила Эвелин, когда Штефан и Фриц скрылись за дверью, а Эберхард, Катинка и дети направились вслед за господином Кабульке в питомник выбирать саженцы.
– Почему бы нет?
– Чикаго очень далеко, – сказала Эвелин.
– Чем дальше, тем лучше, – заметила я.
– Понимаю, – согласилась Эвелин и серьезно посмотрела на меня.
– Тогда ты первая, – произнесла я. – Штефан до сих пор считает, что мы остаемся семейной парой.
– Да, мужчины часто бывают тугодумами.
– Я уже съела коржиков на две сотни евро, – вдруг прохихикала Петра. – Это самые дорогие рождественские коврижки в моей жизни.
– Тогда можешь взять с собой, – разрешила Эвелин.
Петра снова хихикнула.
– Значит, теперь он так или иначе станет менеджером в Чикаго, наш господин Гертнер?
– Это мы еще посмотрим, – вставила Эвелин.
– Мой муж тоже зарабатывает деньги, – сказала Петра.
– Так это же прекрасно, – одобрила я.
– Да, но деньги портят характер, – сказала Петра. – Спустя какое-то время парни вбивают себе в голову, что они очень хорошие.
– Что?
– Ну, вот мой муж, например, – проговорила Петра. – Он думает, что он лучше, как я.
– Чем, – поправила ее Эвелин.
– Чем как я, – «поправилась» Петра. – Точно. Он думает, что я где-то несимпатична. При этом у него у самого лысина и пузо. Итак, кто же из нас двоих несимпатичен, он или я?
– Даже сомневаться не приходится, – произнесла я.
Похоже, Петре посчастливилось услышать от своего мужа то же, что и мне от Штефана. С той лишь разницей, что у Штефана не было ни пуза, ни лысины.
– Да ясно же, – заметила Петра. – Поэтому я показываю ему везде и всегда, что могу получить каждого второго мужчину, если захочу.
– Ах вот оно что, – с пониманием произнесла я. – Да, а мне уже хочется плакать, – пожаловалась Эвелин. Петра снова хихикнула.
– И это было совсем нетрудно – увести у тебя твоего благоверного, – сказала она, обращаясь ко мне. – А я тебя еще и предостерегала.
– Предостерегала? Ты, меня?
– Ясное дело. Я говорила тебе, что если ты и дальше будешь бегать туда-сюда, как трубкозубка, то я ничего не смогу тебе гарантировать. Да, а ты так и продолжала бегать, как трубкозубка.
Она расхохоталась, и теперь уже ничто не могло остановить этот хохот. Петра уселась на прилавок и кудахтала и икала, словно индюшка. Глупая индюшка с детскими заколками в волосах. Ничего более отвратительного я в жизни не видела.
– Это уже слишком, – проговорила Эвелин и посмотрела на часы. – Все пошло слишком быстро.
– Мне уже давно не по себе, – сказала я. – И совсем не так хорошо.
Эвелин посмотрела на недоеденный коржик в моей руке.
– Сокровище мое, но в звездочках вообще ничего не было.
– А он был такой вялый в постели, – съязвила Петра и едва не свалилась с прилавка от смеха.
– Хотелось бы знать, что здесь такого смешного, – не сдержалась Эвелин. – Вы, бедняжка, никогда ничего подобного в жизни не имели.
– Лично я никогда, – сказала Петра и расхохоталась так, что из глаз брызнули слезы. – Абсолютный тюфяк, хи-хи, совсем не смешно, хи-хи. Не над чем смеяться, хи-хи-хи. Но ты можешь теперь спокойно говорить мне «ты».
– Ах нет, спасибо, – возразила Эвелин.
Мне стало в этот момент в самом деле жаль Петру.
– Уже половина двенадцатого, Петра. Ты не должна сегодня забирать детей?
– Детей! – Петра подпрыгивала от смеха на прилавке. – Забрать.
– О Боже! – испугалась я. – Что мы наделали? Она же не сможет вести машину!
– Не-е, – удовлетворенно сказала Эвелин.
– А бедные дети? Они теперь будут ждать маму перед детским садиком.
– Дети никогда не ждут перед садиком, а всегда на территории, под присмотром. И если никто не приходит их забрать, то воспитатели ставят в известность отцов. Или старших детей, – ухмыльнулась Эвелин.
– Эвелин, ты жестока, – возмутилась я.
– Не-е, – ответила Эвелин. – Я просто считаю, что наша кривоножка заслужила наказание.
– Но бедные дети…
– Ты хотела бы иметь такую мать?
– Родителей не выбирают, – проговорила я. – О Боже, Эвелин, мне и в самом деле ужасно плохо. Ты уверена, что в звездочках ничего не было?
– Абсолютно, – сказала Эвелин.
– Тогда это, должно быть, обезжиренное масло, которое я не переношу.
– Оливия, душа моя, не существует никакого обезжиренного масла.
Эти слова произвели на Петру такое впечатление, что от смеха у нее изо рта пошла пена.
– Ты бы легла лучше куда-нибудь, хоть на диван, – попросила я ее.
– Да, в первый раз такого с ней быть не должно, – сказала Эвелин.
А Петра все смеялась и смеялась. Когда она слезла с прилавка, чтобы куда-нибудь идти, то не попала в дверь и ударилась лбом о дверной косяк. Но это не привело ее в чувство, потому что смеяться она принялась еще пуще. Когда мы наконец уложили ее на диван, я со страхом посмотрела на Эвелин.
– От этого можно умереть?
– Посмотрим, – произнесла Эвелин и беспечно засмеялась.
Боль у меня в животе стала сильнее. Едва я успела добежать до туалета, меня вырвало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75