– Франк! – громко крикнула я, и мой пес неохотно поднял голову.
Мистер Сливики появился на пороге с суповой косточкой в руке.
– Это подойдет?
– Подойдет, если вы ничего не имеете против того, чтобы я являлась к вам каждый день.
– Ко мне, малыш, – сказал он и вытянул руку с косточкой.
Собака тут же забыла о цветах и побежала к своему благодетелю.
– Собакам здесь хорошо живется, правда? – усмехнулся он.
Я улыбнулась, тронутая его добротой, и прошла в дом, оставив Франка грызть косточку.
Кухня и гостиная были безупречно чисты. На стуле перед телевизором лежала неоконченная вышивка, а к холодильнику магнитом-удочкой был прикреплен рецепт морковного пирога.
Мистер Сливики приготовил свежий лимонад, и мы уселись за кухонный стол. Глядя на меня большими грустными глазами, он поведал, что происходит родом из древней страны. Из Польши. Они с женой приехали сюда всего десять лет назад.
– С вашей женой?
– Да, – ответил он. Я был каменщиком. Я обучался этой профессии в одиннадцать лет. Моя жена шила. Здесь мы работали на одну богатую семью. Они купили нам этот дом. А затем… – глаза его увлажнились и заблестели. – У нее был рак груди. Год и три месяца назад она умерла. – Он стал нервно мять свой халат. – Эти вещи – это все, что мне от нее осталось.
– Мне очень жаль, – сказала я, опечаленная его словами.
Он медленно покачал головой.
– Никогда не знаешь, что преподнесет тебе жизнь. Мы десять раз могли погибнуть там, на родине: иногда просто от холода в доме. Кто знает, может быть, все это и ослабило ее? – Он попытался изобразить на лице улыбку. – Вы выглядите такой молодой, полной сил. Вы счастливы?
Только иностранец может задавать такие вопросы.
– Думаю, что да.
– Вы выйдете замуж за этого джентльмена, вашего друга?
– Я не знаю, – я почувствовала, как вспыхнули мои щеки.
– Не ждите ничего, – сказал он. – Хватайте свою удачу. Все меняется очень быстро, и к прошлому не бывает возврата.
Я допила свой лимонад и поднялась, чтобы уйти.
– Спасибо, – сказала я и протянула ему руку. Он сжал мою руку своими ладонями.
– По-вашему, я выгляжу глупо в этом халате?
– Конечно, вы в нем выделяетесь, – ответила я с улыбкой.
– Что значит выделяетесь?
– Отличаетесь от других.
– Хорошо. Мне это нравится. Выделяться. Ваша собака. Она тоже выделяется, разве не так?
Я кивнула головой и рассмеялась.
– Если у вас в огороде растет морковь, присмотрите за ней. Он может ее выкопать.
– Ничего, ничего. Я сам дам ему одну.
– Вы приобретете себе друга на всю жизнь.
– Мне нужен друг.
Он вышел в заднюю дверь, и я пошла за ним, глядя, как колышется подол его халата.
Он склонился над одной из грядок и вытянул морковку. Франк, который до этого лежал на дорожке и лениво грыз косточку, поднял голову и уставился на правую руку мистера Сливики. Разглядев, наконец, что в ней, он оставил косточку, стряхнул с морды слюну и засеменил к морковке. Если он еще раз убежит из дома, я буду точно знать, где его искать.
Весь вечер у меня в ушах звучал совет мистера Сливики. Не жди. Хватай свою удачу.
Я люблю Умберто, думала я. Но мне нужно еще немного времени, чтобы все обдумать. А еще я должна уладить все с Ником. Но сколько Умберто может меня ждать?
33
Именно тогда я и поняла, что значат для меня другие мои пациенты. Напряжение и заботы уходили прочь, как только я переступала порог своего кабинета. Рассказы моих пациентов вдохновляли меня. Я восхищалась их мужеством и надеждами. Если даже мне не повезет с Умберто, с работой у меня все будет в порядке. Если в моей семейной жизни полная неясность, то уж в жизнях пациентов я разобраться сумею. Отношения с каждым из них, кроме Ника, были управляемы и предсказуемы. Они регламентировались пятидесятиминутными промежутками времени и правилами врачебной этики. Чем беспокойнее делалась моя личная жизнь и сеансы с Ником, тем увереннее и спокойнее я себя чувствовала с другими пациентами.
Сестры Ромей активизировали свою деятельность в доме престарелых, и теперь были каждый день заняты. Я представляла себе, как восторгались прикованные к постели люди их смешным очарованием.
Я обрадовалась, узнав, что состояние Уильяма улучшается быстрее, чем ожидали врачи. Его вскоре выписали из больницы, и теперь он проходил курс реабилитации дома.
Как это ни смешно, но процедуры отчасти избавили Уильяма от его депрессий. Он принимал лекарства, измерял пульс, пять раз в неделю посещал врача и обменивался новостями с другими больными. Опасаясь еще одного инфаркта, он постепенно восстанавливал свою физическую активность.
Как-то раз он заявил мне:
– Я должен прожить остаток своей жизни, как вы мне сказали – в мире со своим «я».
Услышав это, я почувствовала удовлетворение своей профессией и радость от того, что могу быть полезной.
Иногда даже сеансы с Ником доставляли мне удовольствие.
– Я снова это сделал, – сказал он однажды. – На сей раз это была фотография. Миссис Мак показывала мне альбом с фотографиями "Мегги и двух ее братьев, когда они были еще детьми. Она с такой теплотой, с такой гордостью говорила о своих детях. Во мне опять проснулась ревность. Мне захотелось, чтобы это был мой семейный альбом, чтобы моя мать так говорила обо мне.
А я вспомнила о своей матери. О том, как я лежала возле дома на качелях, положив голову ей на колени, вдыхала ее запах, слушала ее голос, нежный и тихий, словно она пела псалом.
– Я дождался, когда мы все собрались у машины, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи, и сказал, что перед отъездом забыл сходить в туалет, а сам отправился в дом и взял фотографию.
Ник встал и принялся расхаживать по комнате, трогая разные предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114