Он всегда был очень убедителен, и совершенно понятно, что Абнер в него поверил.
Атуотер заставила Ван Хендла описать предпринятую Ником попытку самоубийства, причем так, что стало ясно, насколько близко тот был к смерти. Андербрук со своей стороны поставил вопрос так, что важность этого утверждения была поколеблена. Он продемонстрировал, что между приемом таблеток и вызовом службы спасения 911 прошло очень мало времени.
Андербрук отыграл несколько очков, но это было далеко не все, ведь попытка самоубийства – это попытка самоубийства, и обвинение в некомпетентности все еще не было снято с меня.
В конце дня появился мой бывший сосед, мистер Сливики. Одет он был очень старомодно, в серый синтетический костюм и черные туфли, но на его розоватом пальце действительно было женское обручальное кольцо.
Он сказал, что помнит о посещении Ника. По его наблюдениям, машина Ника простояла на дорожке возле моего дома около часа. Мистер Сливики выглядел очень нервозным, голос его дрожал, когда он говорил, и поэтому казалось, что он что-то пытается утаить.
Андербрук спросил:
– Вы когда-нибудь видели машину мистера Арнхольта перед домом доктора Ринсли до или после той единственной ночи?
– Нет. Но я видел, как та же самая машина четыре или пять раз проезжала мимо.
Я с надеждой подумала, что это, быть может, позволит пожилым женщинам из состава присяжных понять тот страх, который мне внушало это кружение вокруг моего дома.
Прежде чем уйти, мистер Сливики выпалил, обращаясь к присяжным:
– Доктор Ринсли – хороший человек.
Но Атуотер изъяла эти слова из протокола.
Я чувствовала себя настолько подавленной в тот день, что, вернувшись в контору Андербрука, позвонила Умберто и спросила:
– Можно к тебе зайти сегодня вечером?
Мне казалось, что, если проведу с ним несколько часов, я сумею пережить остаток недели. После небольшой паузы он ответил:
– Да, конечно. У меня есть планы, но я все отменю. Следовало ли ему говорить мне о своих планах?
Я бы никогда не позвонила, если бы знала. Но теперь уже слишком поздно. Я уже унизилась. Дома я переоделась в джинсы и спортивный свитер и, прежде чем уйти, пообедала с мамой.
Она пожарила цыпленка, и я заставила себя съесть немного, чтобы не дать ей почувствовать, что труды ее были напрасны. Я извинилась, что оставляю ее дома одну, а сама ухожу к Умберто. Но эта новость ее обрадовала, и она не возражала.
Когда я вошла в дом Умберто, Франк стал лаять, скулить и подпрыгивать от восторга. Я наклонилась к нему и позволила ему облизать меня и обнюхать. Умберто смеялся, глядя на нас, но потом стал каким-то скованным, запинаясь, рассказал, как много работы было в ресторане.
– Извини, – сказала я. – Надеюсь, это не доставит тебе слишком много неудобств.
– Конечно, нет! Я просто… просто… – Он взмахнул руками, а потом опустил их. – Просто я не знаю, что тебе сказать. Я не знаю, о чем можно с тобой говорить.
– Ни о чем, давай не будем разговаривать.
Он приподнял брови, по-видимому, решив, что мне нужен секс.
– Я имею в виду, что мы просто посидим у огня, держась за руки, и не будем говорить ни о чем. Можешь ты сделать это? – На лице его я прочитала облегчение.
– Конечно.
Я смотрела, как он разжигает огонь, и вспоминала ту ночь, на острове, когда мы разбили наши стаканы. Как бы мне хотелось повернуть время вспять! Вернуть ту легкость и непринужденность, когда мы сидели, прижавшись друг к другу, Умберто пел, и мы были переполнены надеждой и оптимизмом. Но все это было до краха, задолго до него. Слова эти постоянно вертелись у меня в голове.
Мы сидели перед камином целый час. Умберто держал меня за руку и медленно ее поглаживал. Довольный Франк спал у моих ног, а я ни о чем не думала, и мне стало легче.
Перед уходом я зашла в ванную для гостей и обнаружила там открытый пакет тампонов. Интересно, как ее зовут, подумала я и практически выбежала за дверь, чтобы Умберто не смог разглядеть моего лица.
Потом я совершила ошибку, посмотрев последние известия по Си-би-эс. Репортер, который обычно сидел прямо позади меня, произнес со ступенек здания суда:
– Дела на процессе, вероятно, будут поворачиваться не в пользу доктора Ринсли. Показания, которые дал сегодня ведущий лечение Ника Арнхольта психотерапевт, прозвучали очень убедительно и весомо. Конечно, самым важным свидетелем по делу будет сам мистер Арнхольт, он будет давать показания через несколько дней.
И зачем им надо было каждый божий день высказывать свое мнение о процессе? Я выключила телевизор, моля небеса о том, чтобы вернулось время, когда каждый мой шаг не анализировался в выпуске вечерних новостей.
«Эти – хуже гиен и ястребов, – подумала я. – Они поедают людей живьем».
58
Такое широкое освещение событий привлекало в здание суда все больше народу. Кого-то влекло любопытство, другие хотели развлечься, а некоторые являлись в суд, как на пикник, с корзинками и зонтиками от солнца.
Атуотер представила еще нескольких свидетелей, а потом показания давал Ник. Глава юридической фирмы, в которой работал Ник, сообщил, что он стал работать хуже в течение этого, предшествовавшего его попытке самоубийства, года. Экономист проанализировал доходы Ника и описал его настоящие и будущие финансовые затруднения. Они даже нашли психолога-специалиста по «синдрому сексуальных отношений психотерапевта и пациента», синдром этот характеризовался довольно расплывчатыми симптомами (депрессия, беспокойство, недоверчивость), которые могли быть отнесены почти к любой психиатрической категории. Психолог заявила, что прогноз для Ника был плохим, и что он, вероятно, не сможет работать еще долгие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114