Видя, что из меня ничего не вытянешь, она легко нашла предлог, чтобы оставить меня и исчезнуть. На столе валялся том «Капитала»; удивленный тем, что Англарес развлекается таким чтением, я не слышал, как он вошел.
– Вы никогда не читали эту книгу? – спросил он меня с другого конца комнаты.
– Нет-нет, – промямлил я.
Вместе с ним пришел Венсан Н. Оба, казалось, были в прекрасном настроении, которое появляется благодаря посещениям кафе. Я с восторгом слушал их речи, по-моему, редкие по красоте. Вновь появилась госпожа Англарес. Мы сели за стол.
– Нет никакой возможности избавиться от Вашоля, – сказал Англарес жене, а мне: – Вашоль взял за правило приходить сюда обедать по всем крупным поводам и даже по мелким: он никак не может понять, что я не жажду его видеть.
Потом, к моему большому удивлению, Н. принялся рассказывать один за другим непристойные анекдоты об этом человеке, анекдоты, которые заставляли смеяться Англареса и прыскать со смеху его жену. В течение всего ужина каждый из друзей поочередно становился мишенью для насмешек Н. к полному удовольствию хозяев. Я тоже смеялся над этими рассказами, и хотя не понимал всего, но не переспрашивал. Дошли и до Сакселя. Но эта тема, казалось, не вдохновляла рассказчика. Тогда Англарес вооружился своим пенсне и приступил к атаке:
– Поскольку мы заговорили о Сакселе, должен вам сказать, что именно из-за него я захотел повидать вас перед сегодняшним собранием.
– Я догадывался, – холодно сказал Н.
Англарес загадочно улыбнулся. Они оба показались мне очень сильными противниками. Я же не разомкнул рта.
– Сегодня вечером, – продолжал Англарес, – мы будем обсуждать наш союз с группой спиритов-коммунистов. Но ведь эти люди не представляют никакого интереса, откровения медиума – сплетение подражаний и нелепостей; этот Муйард – кретин, а его сторонники – жалкие люди, которые ни в чем ничего не смыслят. Впрочем, Трави, который был на одном сеансе, все это отлично знает.
Н. посмотрел на меня. Нужно было, чтобы я что-то сказал.
– Вы же не разделяете энтузиазма Сакселя, в конце-то концов, – сказал мне Англарес немного нетерпеливо.
– Саксель не был энтузиастом, – возразил я, думая таким образом отвертеться.
Но мне ответили:
– Во всяком случае, Саксель сам сообщил мне, что, выходя от Муйарда, вы воскликнули: «Какое убожество!»
– Да, так было, – сказал я.
– Сегодня вечером, – продолжал Англарес, – Саксель будет защищать перед нами это самое убожество. Вы его знаете, он способен увлечь за собой большинство. Это было бы прискорбно. У меня есть против него решающий аргумент, но я не могу им воспользоваться. Саксель – мой друг. А также ваш. Вы прекрасно понимаете, что в теоретической дискуссии я не могу использовать против него аргумент ad hominem. Однако он был бы решающим. Мы молчали.
– Поэтому я попросил вас прийти: я хотел, чтобы вы могли судить об этом. Так вот, вся деятельность Сакселя в этой истории определяется одним: он – любовник Элизы, медиума. Он намеренно молчит об этом. Но теперь вы понимаете его позицию. Дружеский жест по отношению к нему – вытащить его оттуда и расстроить его замыслы. Девять часов, – простонал он, – мы опаздываем! Но, – и это относилось только ко мне, – вы, конечно, не обязаны выступать против него. Мы вызвали по телефону такси.
Собрание проходило в подвальном помещении одного кафе на бульваре Бомарше. Столом служил бильярд. Собралась куча людей, которых я никогда не видел, в целом человек сорок, включая женщин и совсем зеленых юнцов. Позже я узнал, что по такому поводу побеспокоили себя бельгийцы, швейцарцы и югославы. Оставленный Англаресом, к которому устремились присутствующие, и Венсаном Н., которым завладел неизвестный мне человек, я почувствовал себя слегка потерянным среди всех этих людей. Наконец поступило предложение начать работу. Все разместились вокруг бильярда в два или три ряда. Вашоль, главный редактор журнала, счел себя официальным председателем. Англарес отодвинулся в тень. Саксель явился только что; стульев больше не было; он сел на маленький столик в самой глубине подвала. Вашоль зачитал повестку дня; возражений не последовало; занялись вопросом о Муйарде. Шеневи зачитал очень нелестный отзыв. Саксель запротестовал: Шеневи не имеет права выступать, он не был ни на одном сеансе.
– Совершенно справедливо, – ответил Шеневи, – в таком случае я предлагаю Трави рассказать нам о том, что он видел и слышал на улице Насьональ.
Я смотрел на Англареса, он не шевелился. Все было разыграно, и я знал об этом. Все напрягли слух, поскольку никто, должно быть, не сомневался в моей искренности. Тогда я рассказал о том, что видел и слышал на улице Насьональ. Меня спросили, что я об этом думаю; я вынужден был признаться, что не думаю ничего хорошего. Саксель отстаивал свою идею:
– Не так важно нынешнее состояние этой группы. Мы преобразим их и сможем благодаря им внедрить наши идеи в среду пролетариата.
– Твои идеи или наши? – вызывающе спросил Шеневи.
– Я сказал: наши идеи, – ответил Саксель, предпочитая не начинать по этому поводу дискуссию.
Он продолжал отстаивать свою точку зрения, он говорил, говорил, он умел говорить, но собрание слушало его с недоверием. Он стал раздражаться, он продолжал говорить, в конце концов он уже не знал, что сказать, и решил замолчать. Он сел обратно на свой столик. Все молчали, как бы показывая этим, что они обдумывают сказанное. Я видел, как в темном углу что-то блеснуло: Англарес поправлял пенсне.
– Я предлагаю оставить этот вопрос открытым. Нам нужна дополнительная информация. Саксель – единственный человек среди нас, поддерживающий регулярные отношения с группой, о которой идет речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36