Это мой долг охранять женщину, принадлежащую другу, которую он не в состоянии защитить сам.
Мне оставалось восхищаться самообладанием колосса. Беспечная поза… Спокойный, будто сонный голос… все было прекрасно наиграно.
Только я, испытавший физическое соприкосновение с гневом, доведенным до пароксизма жестокости, я единственный мог судить об усилии, которое потребовалось для подобного притворства.
– Разумеется, – ответил Боб, – и я полностью разделяю ваши чувства. Я всегда говорил своему товарищу, что следует сохранять мужество. У каждого свой черед!
Ван Бек пристально взглянул на Боба. Затем поднес два пальца ко рту и пронзительно свистнул.
Из трюма появился матрос-китаец.
Я плохо помню его лицо, но страшно изувеченное обнажившимся сухожилием его плечо до сих пор в моей памяти.
– Проводи мисс до ее каюты, – приказал Ван Бек на pidgin. – Всю ночь будешь у двери каюты: она не должна выходить, никто не должен входить к ней.
Колосс не стал слушать клятвы в послушании, высказываемые китайцем. Он развернулся и исчез в тумане.
Я хотел было догнать его. Боб меня остановил, сказав:
– Пусть идет! Твоя единственно возможная месть – отобрать Флоранс.
– Зачем? – спросил я.
Боб пожал плечами и задумчиво прошептал:
– Что этот малый – идиот, верно так же, как то, что мне хочется пить!
IX
Я последовал за Бобом без приглашения.
Мы сидели перед баром. Боб пил. Я смотрел на свой стакан. Не было никакой внутренней связи между нами, и я знал, что ее и не могло быть. Боб благодаря своему алкогольному лечению жил в мире, открытом только для спекуляций, пророчеств, которых я не понимал. Я же, напротив, слитком бурно пережил своей кровью события, происшедшие в течение последнего получаса, чтобы так просто от них отделаться. Я все еще дрожал от лихорадки, которую возбуждала во мне кожа Флоранс, от страха и стыда, которые заставил меня пережить Ван Бек.
Так близко быть у цели, чувствовать благоухающее тело, упругое и гладкое, уже слившееся с моим, и вдруг оказаться подвешенным, встряхиваемым за шиворот, как паршивый щенок!
Как я мог размышлять, находить объяснения, проникать в тайники души, предвидеть будущее?
Горечь, отвращение к самому себе, угрызения совести – вот что составляло пищу моего ума.
Я злился на Ван Бека, на судьбу, на Боба, а также на Флоранс. „Еще несколько минут, – говорил я себе, – и я бы добился своего!" Ибо на самом деле я пришел к выводу, что подвиг насилия над женщиной, которая даже не сопротивлялась, обелил бы меня в глазах других, и прежде всего в собственных, за унижение, которое Ван Бек заставил меня испытать.
„У каждого свой черед!" – смеялся Боб, обращаясь к колоссу. Но не мне ли был адресован этот сарказм?
А теперь никакой надежды! Желтокожий дикарь сторожил дверь Флоранс. Дикарь, которого ничто не заставит уйти.
Если бы у меня было много денег… Но в качестве состояния на „Яванской розе" у меня был лишь долг сэру Арчибальду.
Воспоминание об этом шуте гороховом принесло мне некоторое облегчение. Облегчение, надо сказать, того же свойства, что и мое страдание.
По меньшей мере, его-то я одурачил, высмеял, оставил в дураках (я не хотел думать о том, что это произошло с помощью Боба). Я, по крайней мере, отыгрался на нем. Что я мог поделать, если он использовал ярмарочного борца, чтобы защищать предмет своей старческой страсти?
Он не рискнул прийти один потребовать у меня объяснений. Я мог бы смести его одним махом руки, я мог бы…
В то время как я успокаивал себя таким образом, сэр Арчибальд вошел в обеденный зал и направился прямо ко мне.
– Лейтенант, – сказал он, – вы должны дать мне некоторые объяснения.
В манере, тоне сэра Арчибальда было что-то серьезное, похожее на достоинство, отчего я какое-то мгновение не мог вымолвить ни слова. Даже Боб с любопытством взглянул на нас.
– К вашим услугам, сэр Арчибальд! – ответил я наконец.
– Мне необходимо быть с вами наедине!
– Само собой!
Мы вышли на палубу. Случаю было угодно, чтобы сэр Арчибальд остановился в том самом месте, где Ван Бек крутил меня как петрушку. Вновь я ощутил прилив горечи.
– Ну, вы желаете удовлетворения? – грубо спросил я. – Выбирайте оружие!
Сэр Арчибальд, казалось, не слышал меня. Он смотрел на перевернутую спасательную шлюпку.
Вдруг он схватил меня за рукав, я снова почувствовал дрожание алкоголика, и снова мне показался смешным его голос, когда он взвизгнул:
– Как далеко вы зашли с Флоранс?
Резким рывком я высвободился из его слабых рук и воскликнул:
– Спросите об этом у нее!
– Нет, нет. Она ничего не скажет. Я должен узнать это у вас.
– Что узнать?
– Все ваши… жесты… да… все гнусности!
Сэр Арчибальд с минуту помолчал, а потом тихим голосом произнес:
– Я хочу… хочу знать, что вы с ней делали.
Его неожиданный шепот, то, как он приблизил свое лицо к моему, дрожание губ, нездоровый блеск в глазах – все заставляло меня думать, что сэр Арчибальд страдал от ревности меньше, чем от мук извращенности.
– Обычно за такие подробности платят, – сказал я ему.
– О! Замолчите! О! Бог вас накажет!
Никогда не думал, что этот шут способен на такой рвущий душу искренний крик, такой жалобный и детский от горя. Я осознавал, что совершил проступок, который мне не удавалось охарактеризовать. И меня занимала только одна мысль – отделаться от сэра Арчибальда как можно быстрее. Я заговорил, как скотина.
– Вам хочется это знать! – крикнул я. – Пожалуйста! Я целовал, ласкал Флоранс, как хотел, как мне нравилось, а она все позволяла и говорила, что любит меня, что я – ее жизнь…
– Потом, потом? – лихорадочно шептал сэр Арчибальд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46