Мои родители будут в ярости. Они разозлились, когда я сказал им.
– Почему? Если они не хотят помочь, я думала, они будут рады, если кто-то еще сделает это вместо них.
– Это длинная история. Она имеет обыкновение вмешиваться. Мне об этом вообще не следовало бы ничего говорить.
– Им или мне? Он вздохнул.
– Полагаю, всем.
Но ей он сказал, был достаточно честным, чтобы рассказать все, и она смягчилась.
– Ох, Питер, что же нам делать?
Дворники на стекле вторили: делать, делать, делать. Он повернул ключ, и дворники остановились.
– Что нам делать? – повторила она.
– Я не знаю. – Он смотрел на дождь.
Мрак заполнял автомобиль. Вспышка гнева и злости совсем обессилили ее. Если бы она могла только уснуть, подумала она, уснуть и проснуться, и чтобы ничего не было. И она тоже уставилась на мрачную, мокрую улицу. Стены домов, смотревших друг на друга с обеих сторон, делали из улицы тоннель, длинный темный тоннель без света в конце.
Питер прервал молчание.
– Если бы ты сделала аборт, то все было бы решено. У нее перед глазами снова возникла та картина, что-что красное, цвета крови, острое стальное жало и – конец. Она вздохнула.
– Ты просто боишься? – мягко спросил он.
– Боюсь ли боли? Ты же знаешь, что нет. Несколько лет назад у нее был сложный перелом руки, и она стойко переносила боль, как ей сказали. Она знала это. Кроме того, рождение ребенка едва ли менее болезненно.
– Что же тогда? Ты можешь объяснить мне?
– Я уже пыталась объяснить тебе, как могла.
– Это же всегда делается и делалось. Причем совершенно безопасно, хотя бы и незаконно. Существуют безопасные места, компетентные доктора.
Она тихо повторила:
– Может, я так воспитана. Я не могу сделать этого. Мои родители правоверные…
Теперь Питер перебил ее. Пришла его очередь разозлиться:
– Твои родители! Ты не смогла даже сказать им об этом! Ты испугалась сказать им. В конце концов, я-то поговорил со своими.
– Я уже рассказала тебе об этом тоже.
Мама на кухне, раскладывая мороженое: «Все, чему мы учили тебя, выброшено, как мусор». Дженни снова охватила злость.
– Ты не хочешь понять. Я не могу даже говорить об этом со своими родителями. Почему мы не поженимся, Питер? Мы справимся как-нибудь. Твой отец поможет. Он не позволит нам умереть с голоду. Мои родители тоже что-нибудь сделают…
– Мой отец предложит мне бросить колледж и идти работать.
– Он не сделает этого!
– Не сделает он? Да ты не знаешь его. У него принципы.
– Принципы! Ради чего же они?
– Я объясню тебе. Они скажут, если человек достаточно взрослый, чтобы завести ребенка, то он достаточно взрослый, чтобы содержать его.
– И они сказали так, да? И ты поверил им?
– Ты должна признать, что в этом есть смысл.
– Смысл да, но не сердце. В этом нет сердца. Холодный, холодный расчет, – сказала она, стиснув зубы. – Да, если бы у моего отца был не кафетерий… Ты думаешь, я не заметила выражения лица твоей матери, когда я сказала ей об этом? Лицо, как у акулы.
– Дженни, это слишком. Оставь мою маму в покое, пожалуйста.
Он старается сохранить лояльность после всего этого. Быть лояльным по отношению к своей матери. Она почувствовала удушье.
– Как я могу оставить ее в покое, когда она распоряжается моей жизнью?
– Нет, наша жизнь – в наших руках, Дженни.
– Как ты можешь так говорить? Что они сделали с тобой, как они смогли так хорошо обработать тебя? Ну, может, они и заставили тебя превратиться в тряпку, но со мной это не получится, говорю тебе. Я не буду, не смогу, и им не удастся заставить меня. И ты тоже не заставишь.
– Это глупый разговор. – Он завел мотор. – Ты вся взвинченная, и нет смысла продолжать.
– Глупый, это верно. Отвези меня назад.
Ей хотелось ударить его. Неужели это Питер? Где же сила и спокойная уверенность? Она взглянула на него, но мягкие манящие глаза цвета опала, которые ей так нравились, были, вероятно, чересчур мягкими. «Слишком хороший», как сказала старая леди. Он был всего лишь испуганным мальчишкой… Она тоже чувствовала себя потерянной.
Никто не проронил ни слова, пока они не доехали до студенческого городка. Затем он положил руку ей на плечо.
– Дженни, успокойся. Мы оба расстроены. Вот почему мы ссоримся. Я собираюсь позвонить отцу сегодня вечером и снова поговорить с ним.
Она отодвинулась от него и открыла дверь со своей стороны.
– Желаю удачи, – с горечью произнесла она.
– Не огорчайся. Мы что-нибудь придумаем. Пожалуйста. Верь в меня.
Она попыталась изобразить улыбку.
– Хорошо, я постараюсь.
– Я позвоню тебе после того, как переговорю с ним вечером, ладно?
– Нет, подожди до утра. С меня хватит. Я хочу спать и ни о чем не думать в течение хотя бы нескольких часов.
– Хорошо. Тогда утром позвоню. И ты, Дженни, помни, что мы любим друг друга.
Может, она была и несправедлива, думала Дженни, поднимаясь по лестнице. Все это ужасно и для него. Она чувствовала себя такой уставшей, совершенно разбитой.
Всю следующую неделю она молча плакала по ночам и просыпалась с тяжелой головой, заставляя себя идти на занятия и учиться. Это было похоже на ожидание поезда или самолета, который так сильно опаздывал, что уже начинали думать, что, может, его и не будет вовсе. Питер был в таком же состоянии. Каждый день он звонил своему отцу, которому нужно было в свою очередь посоветоваться с кем-то еще.
– Со своим адвокатом, наверное, – сказал Питер. – Он никогда и шага не ступит без адвоката.
Каждый день он ненадолго встречался с Дженни, всегда в каком-нибудь людном месте, где они не могли даже коснуться друг друга. Да собственно они даже и не пытались. Только их глаза взывали о помощи.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99