Я спросил ее, как она провела день. Она ответила, что водила гулять в парк ребенка, а потом прошлась по магазинам. Я сказал, что, кажется, я видел ее идущей в направлении Ринг-штрассе – где меня вообще в тот день не было. «Это не ты была?», – спросил я, надеясь ее поймать. «Вполне возможно, – ответила она. – Я покупала тебе в дорогу теплый свитер, чтобы ты не замерз на корабле». Я попросил ее, чувствуя себя отвратительно из-за того, что мне приходилось притворяться, показать мне купленный свитер. «К сожалению, не было твоего размера, так что мне придется снова зайти завтра к ним. Но почему ты не окликнул меня, когда увидел?» Я ответил ей, что ехал в этот момент в трамвае, и спросил: «А что ты делала потом?» «Я пошла на репетицию. Мы работали над Моцартом, поэтому-то я так и задержалась». Говоря это, она смотрела на меня чистыми, невинными глазами.
Но ведь обычно, когда врешь, стараешься выглядеть как можно более искренним и простодушным. О, я мог бы многое ей сказать, но боялся. Понимаешь, мне не хотелось этому верить, и я пытался найти ей хоть какое-нибудь оправдание. К тому же, сказал я себе, у меня сейчас все равно нет времени для каких бы то ни было выяснений, так что придется это отложить до тех пор, пока мы оба не покинем Вену. Может, во всем этом нет ничего серьезного?.. И потом, музыканты разъезжают по всему свету… Скорее всего, она никогда его больше не увидит… В общем, я уехал, и теперь так и не знаю, было ли все это правдой.
Наступила гнетущая тишина, как в комнате, где дети, дослушав сказку, сидят несколько минут, словно завороженные, не в силах пошевелиться.
Тео молчал, ожидая, когда заговорит Айрис. Но его откровенный рассказ, самый тон его голоса, когда он все это рассказывал, потрясли ее слишком сильно, чтобы она могла вот так, сразу, ему ответить. Перед ее мысленным взором возник совершенно другой Тео, очень молодой и с мягким характером. Она никогда не бывала в Вене, но видела достаточно много фотографий этого города, чтобы нарисовать сейчас в мозгу собственную картину: он стоит на грязной улочке посреди старых домов с узкими окнами; серый промозглый мартовский день, и Тео стоит на ветру и смотрит на одно из окон. Отвергнутый, униженный, он спрашивает себя: «Неужели все это происходит со мной?» Чувствовал ли он себя в ту минуту, подумала она, как я себя часто чувствую? Он предстал перед ней совершенно в ином свете: не упал в ее глазах, нет, просто теперь она видела, как он раним и похож на нее… На ту униженную и пылавшую жаждой мести Айрис, для которой дешевая лесть незнакомца стала мерилом собственной ценности.
– Мне жаль, Тео, – проговорила она наконец. – Мне искренне жаль.
И подумала: в первый раз мы сорвали все покровы и обнажили друг перед другом душу. Он произнес с надрывом:
– Я оплакиваю моего погибшего малыша, моего первенца. Я не знаю, как он умер. Иногда мне кажется, что именно по этой причине Стив и вызывает во мне такой сильный гнев. Он жив, и ему следовало бы лучше распорядиться своей жизнью. Тебе не кажется это странным?
– Да нет, не очень, – ответила она, до какой-то степени понимая его. И в то же время подумала: в тебе говорит также гордыня, Тео, и это не имеет никакого отношения к твоему погибшему сыну. Просто ты стыдишься, что один из сыновей всеми уважаемого доктора Штерна стал бородатым бунтарем.
– Сейчас я не столько сержусь, сколько тревожусь о нем, – произнесла она вслух.
– Я знаю, – ответил Тео. – Думаешь, я сам не переживаю? Хотя, вероятно, мне следовало бы меньше волноваться, а тебе больше сердиться.
– Ты, наверное, читал во вчерашних газетах, что опять пишут о том профессоре, с которым он связался, Тимоти Пауэрсе. Нам надо оторвать Стива от этих людей, Тео. Разве ты сам не видишь, что это необходимо?
– Но мы не можем этого сделать. Никто не сможет здесь ничего сделать, пока он сам не захочет измениться.
Айрис была с ним не согласна, но, не желая вновь начинать по этому поводу спор, лишь заметила с иронией:
– Он, конечно, нас дискредитирует, не так ли? Такая всеми уважаемая, респектабельная семья. Ужас пробирает, когда я подумаю, что мы в последние несколько дней совершили, чтобы разрушить это наше представление о себе самих!
Какое внезапное падение: измена Тео в клинике той ночью; нелепое завершение этой ее интрижки с Джорданом; ее попытка или то, что явно походило на попытку, самоубийства…
Тео, однако, думал в эту минуту совершенно о другом.
– В таком маленьком городке, как наш, внешняя сторона играет огромную, если не сказать решающую роль. Боюсь, тебе с детьми придется нелегко.
– Ничего, мы справимся. – Голос Айрис звучал твердо.
В просвете между туч показалась луна, залив все вокруг ярким светом. В дальнем конце сада застыли в безветренной ночи похожие на черные копья кипарисы. Земля сверкала, как опалы, и пруд казался озером расплавленного серебра. Тео, решив остаться здесь навсегда, превратил это место в настоящий райский уголок. Взглянув на мужа, Айрис увидела, что он тоже чувствует очарование лунного света и вместе с тем – горечь утраты. Как часто раздражала ее в прошлом роскошь их дома, в которой она видела лишь ненужное бремя! И вот теперь, когда приходилось с ним расставаться, вдруг, неожиданно для себя самой, почувствовала, что с трудом может с этим примириться.
Жизнь их должна измениться коренным образом. И это немного страшило. Но она не собиралась поддаваться никаким страхам. Впервые в жизни она видела впереди одну только неопределенность и борьбу; при мысли об этом она уже ощущала усталость, и, однако, ее не покидала уверенность, что она со всем этим справится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135