– Не надо! Вам не нужно прятать от меня свои мокрые глаза!– Я пытаюсь…– Вы всегда были такой. Вы приходили с разбитой коленкой, кусая губы, чтобы только не заплакать. Послушайте, лучше выплакаться, чтобы комок в горле не душил вас.Агнес поднялась, газета упала на пол:– Безумный мир! Бедная Ти, бедная маленькая Ти! Если бы я могла забрать то, что внутри вас, забрать себе! Мне сорок восемь, а что толку – я одна! Вы можете это понять? Как я хотела…– Надеюсь, я умру.– Вы не умрете. Вы молодая и сильная. Вы встанете уже на другой день.Ти попыталась обхватить свою расплывшуюся талию:– Я ненавижу то, что у меня внутри. И мне жалко его, потому что я ненавижу его. Ты можешь это понять?– Да. Да. И мне тоже жалко.Агнес заплакала. Маленькая комната наполнилась плачем. Это было невыносимо. Ти встала, вышла в другую комнату, легла там. В сумраке она ясно различала наполовину законченный Анатолем холст, прикрепленный к шкафу.– Могу я попросить вас об одолжении? – как-то спросил он. – Мне бы хотелось написать вас, такой, как сейчас. Я никогда не рисовал женщину в положении.Послушная и безразличная, она позировала ему полулежа, едва не засыпая во время сеансов.– У вас тело, как у богини плодородия. Оно прекрасно. Не качайте головой! Когда-нибудь вы поймете. У вас будут желанные дети, вы будете гордиться ими. Сейчас вы так не думаете, но так будет.Он рассказывал истории, смешил ее, рассуждал вслух, ему как-будто было все равно, слушает она его или нет, а ей и в самом деле было все равно, слышит она его или нет. И вот сейчас обрывки рассказов всплывали в голове.– … странная история у нашего маленького кровавого острова. У всех островов. Одно время было принято штрафовать плантаторов, у которых рождался ребенок-мулат. Штраф, кажется, составлял тысячу фунтов сахара. А женщина и ребенок отбирались у него и отдавались в рабство монахам. Это было, когда островом владели французы. Вы, конечно, знаете, что на островах всегда не хватало белых женщин. В восемнадцатом веке их даже отправляли целыми кораблями из Парижа. Жалкое отребье, собранное Бог знает откуда. Единственное, что требовалось, чтобы лица у них не были обезображены оспой, а сами они были достаточно молоды, чтобы рожать детей. А после этого говорят об аристократии острова! Затем пришло время, когда примесь темной крови считалась модной. Взять Александра Дюма. Говорят, что императрица Жозефина тоже, но я не уверен…Ти попыталась поудобнее устроить голову на подушке. Она слишком много думает. Два Клайда: один нежный, все понимающий, – и тот, другой. Два Дедушки: великодушный и любящий – и другой, способный на убийство. Ради нее. Он убил ради нее. Все эти жуткие мысли пронеслись в ее голове за несколько минут; все произошло из-за птицы в клетке и сонного полдня и… и из-за глупой, невежественной девчонки, которая даже не могла разобраться в своих собственных чувствах!Ледяными руками она закрыла пылающее лицо. В кухне пробили часы, звук донесся слабо, словно издалека, и она поняла, что засыпает. О этот спасительный сон! Если бы только ночи могли быть вдвое длиннее, а дней не было вообще.Некоторые не могут спать, когда их что-то постоянно тревожит, но Ти могла, и возможно, именно это и спасало ее.Когда невыносимая боль осталась позади, она услышала приглушенные голоса на кухне. Разговор стал громче:– … крепкий мальчик. Может сойти за сирийца или грека, – это говорила Марсель.Потом вступила Агнес. А сейчас говорит Анатоль:– Заверните его и отдайте няне. А через пару дней мы сможем перевезти ее в Париж, там будет видно.Голоса слились. Сейчас все трое говорили одновременно, несколько возбужденно. Подняв голову, Ти увидела через приоткрытую дверь длинные тени, двигающиеся по кухонной стене.– Послушайте, – сказал Анатоль, – что тут обсуждать, мы все подготовили заранее. Она не должна его видеть! Это гуманно и разумно, в таких случаях именно так и поступают. Она не может его оставить, так к чему все это начинать? Унесите его, Агнес. Прямо сейчас.– Может, мне следует? – пробормотала Ти. – Может, я должна?– Следует что, моя дорогая? – Марсель вошла и встала у ее постели.– Посмотреть на…– Нет, – твердо ответила Марсель, ее губы словно захлопнулись, вытолкнув это слово. – Нет.Раздался плач младенца. Этот звук надломил что-то внутри Ти. Вот он, после стольких месяцев, непрошенный, нежеланный, плачущий…– Я хочу его видеть, – прошептала она.– Я сказала, нет. Из этого не выйдет ничего хорошего. Лежи и отдыхай, будь хорошей девочкой – предоставь все нам.В усталом мозгу Ти смешались угрызения совести, чувство вины и облегчения. Тем не менее она возразила:– Разве со стороны матери не чудовищно… – и остановилась на слове «мать», таком нелепом, невозможном по отношению к ней.– Чудовищно! – возмутилась Марсель. – Что девочка, ребенок, как ты, попала в подобную ситуацию, вот это чудовищно! Послушай, Тереза, с этого момента ты должна думать о себе. На первом месте всегда стоит инстинкт самосохранения, никогда этого не забывай.– Слушайте ее, она права, – подошла и наклонилась над кроватью Агнес. – Вам лучше не смотреть на ребенка. У него свой путь, у вас – свой. Вы не сможете идти вместе по одной дороге. Не в этом мире. А сейчас дайте мне причесать вам волосы.Желтые ленты, розовые, тафта и бархат; Мори Блю, сквозь окно отбрасывающая на зеркало синие тени; Агнес, завязывающая бант…– Не плачьте, Ти. Вы достаточно наплакались. Вам нужно набираться сил.– Не терзай себя, перестань волноваться, – убеждала Марсель. – Разве я не говорила, что Анатоль обо всем позаботиться? Тебе не о чем волноваться. Анатоль сделал все распоряжения, денег достаточно, а ребенка возьмет Агнес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138